Российские ошибки и западное недопонимание
Для Путина это борьба за суверенитет против иностранного вмешательства
Говорят, что Николай I, услышав новость о начале революции в Париже в 1848 году, бросился во дворец, прервал бал и отдал контрреволюционную команду: «По коням! На Париж!».
Путинский Кремль в похожем настроении. Когда протестующие в маленьком, не имеющем особого стратегического значения балканском государстве Македония возмутились, узнав о коррупции и злоупотреблении властью у себя в стране, они в прошлом месяце взяли в осаду здание правительства и потребовали его отставки. В ответ на это российский министр иностранных дел поспешил осудить зарождавшуюся в Скопье цветную революцию.
Почему? Разгадка кроется в выступлении Сергея Лаврова на Генеральной Ассамблее ООН в этом году, когда российский министр иностранных дел потребовал принять декларацию «о недопустимости вмешательства во внутренние дела суверенных государств и о непризнании государственных переворотов в качестве метода смены власти». Москва, когда-то бывшая боевым центром мировой коммунистической революции, превратилась в главного защитника находящихся у власти правительств от их беспокойных граждан.
Западные политики воображают, будто страхи Кремля перед цветными революциями носят лишь риторический характер и не являются реальностью. Однако Путин со своими коллегами верит в то, что говорит: что уличные протесты ставят и организуют злейшие враги России. Говоря словами Лаврова, «трудно не поддаться впечатлению, что цель различных „цветных революций" и других попыток свержения неугодных режимов заключается в провоцировании хаоса и нестабильности».
Вместо того, чтобы вступить в новую фазу экспансионизма, путинская Россия позиционирует себя в качестве блюстителя национального суверенитета. Кремль считает, что он ведет себя не агрессивно, а находится в состоянии обороны, возглавляя кампанию против глобализации, проводимой под руководством США. В международных конфликтах он видит борьбу между суверенитетом и иностранным вмешательством, в то время как Запад считает, что это сражение демократии против авторитаризма.
Украинская оранжевая революция 2004-2005 годов стала болезненным ударом по российской элите, усилив ее чувство уязвимости и заставив партию власти смотреть на события в мире через призму страха перед цветными революциями с дистанционными управлением. Арабская весна, и особенно та неприличная поспешность, с которой президент Барак Обама избавился от египетского президента Хосни Мубарака, выставлявшего себя стойким союзником США с момента прихода к власти в 1981 году, усилила уверенность Кремля в том, что Соединенные Штаты являются всемирным проводником подрывной деятельности и беспорядка. Эти события укрепили связи России не только с ее союзниками в Центральной Азии, но и, что самое важное, с Китаем.
Как это ни парадоксально, величайшим препятствием на пути нормализации отношений между Россией и Западом является не кремлевская политика прагматизма, а глобальная война Москвы с революцией. Вашингтон и Брюссель обвиняют в событиях, которыми они просто не имеют возможности управлять, и не понимают, в чем тут дело. Характерной чертой нашего времени стали волны народных протестов, у которых зачастую нет лидеров, нет направляющей силы в лице политических партий и профсоюзов. Они возникают практически везде, как в демократических, так и в авторитарных государствах. Хотя такие протесты являются отражением всеобщего разочарования в правящей элите, их политическое воздействие трудно оценить.
У страдающих паранойей людей есть вполне реальные враги, а спонтанные уличные протесты могут порой брать под свой контроль группы с особыми интересами. К ним присоединяются иностранные державы, стремящиеся использовать внутренние протесты в своих собственных, никак не связанных с этими протестами внешнеполитических интересах. Верить в то, что вся эта протестная деятельность инспирируется и координируется извне, — это полное заблуждение. Но оно отнюдь не безвредно. Россия пытается разрушить то, что Запад считает узаконенным мировым порядком, но не из стремления вернуться к советскому «империализму», а потому что она борется за дело контрреволюции в мире, где Америка считается основной революционной силой. А это готовая формула бесконечного конфликта.
Россия требует от Запада того, чего не может обещать и сделать ни одно демократическое государство, а именно, обеспечить, чтобы протесты никогда не вспыхнули на улицах Москвы и Пекина, а если они все-таки начнутся, чтобы западные страны и средства массовой информации их осудили. Такое требование самым естественным образом вытекает из подстрекательского утверждения о том, будто протесты за пределами Европы и США никогда бы не возникли, если бы Запад тайком не поддерживал их.
Короче говоря, неспособность Запада понять Россию вызвана не его мнимым отказом всерьез воспринимать законные интересы Москвы. Это непонимание того, как Кремль в согласии со многими другими странами мира истолковывает базовые цели и намерения внешней политики Запада.
Иван Крастев (Ivan Krastev)
"The Financial Times", Великобритания
Говорят, что Николай I, услышав новость о начале революции в Париже в 1848 году, бросился во дворец, прервал бал и отдал контрреволюционную команду: «По коням! На Париж!».
Путинский Кремль в похожем настроении. Когда протестующие в маленьком, не имеющем особого стратегического значения балканском государстве Македония возмутились, узнав о коррупции и злоупотреблении властью у себя в стране, они в прошлом месяце взяли в осаду здание правительства и потребовали его отставки. В ответ на это российский министр иностранных дел поспешил осудить зарождавшуюся в Скопье цветную революцию.
Почему? Разгадка кроется в выступлении Сергея Лаврова на Генеральной Ассамблее ООН в этом году, когда российский министр иностранных дел потребовал принять декларацию «о недопустимости вмешательства во внутренние дела суверенных государств и о непризнании государственных переворотов в качестве метода смены власти». Москва, когда-то бывшая боевым центром мировой коммунистической революции, превратилась в главного защитника находящихся у власти правительств от их беспокойных граждан.
Западные политики воображают, будто страхи Кремля перед цветными революциями носят лишь риторический характер и не являются реальностью. Однако Путин со своими коллегами верит в то, что говорит: что уличные протесты ставят и организуют злейшие враги России. Говоря словами Лаврова, «трудно не поддаться впечатлению, что цель различных „цветных революций" и других попыток свержения неугодных режимов заключается в провоцировании хаоса и нестабильности».
Вместо того, чтобы вступить в новую фазу экспансионизма, путинская Россия позиционирует себя в качестве блюстителя национального суверенитета. Кремль считает, что он ведет себя не агрессивно, а находится в состоянии обороны, возглавляя кампанию против глобализации, проводимой под руководством США. В международных конфликтах он видит борьбу между суверенитетом и иностранным вмешательством, в то время как Запад считает, что это сражение демократии против авторитаризма.
Украинская оранжевая революция 2004-2005 годов стала болезненным ударом по российской элите, усилив ее чувство уязвимости и заставив партию власти смотреть на события в мире через призму страха перед цветными революциями с дистанционными управлением. Арабская весна, и особенно та неприличная поспешность, с которой президент Барак Обама избавился от египетского президента Хосни Мубарака, выставлявшего себя стойким союзником США с момента прихода к власти в 1981 году, усилила уверенность Кремля в том, что Соединенные Штаты являются всемирным проводником подрывной деятельности и беспорядка. Эти события укрепили связи России не только с ее союзниками в Центральной Азии, но и, что самое важное, с Китаем.
Как это ни парадоксально, величайшим препятствием на пути нормализации отношений между Россией и Западом является не кремлевская политика прагматизма, а глобальная война Москвы с революцией. Вашингтон и Брюссель обвиняют в событиях, которыми они просто не имеют возможности управлять, и не понимают, в чем тут дело. Характерной чертой нашего времени стали волны народных протестов, у которых зачастую нет лидеров, нет направляющей силы в лице политических партий и профсоюзов. Они возникают практически везде, как в демократических, так и в авторитарных государствах. Хотя такие протесты являются отражением всеобщего разочарования в правящей элите, их политическое воздействие трудно оценить.
У страдающих паранойей людей есть вполне реальные враги, а спонтанные уличные протесты могут порой брать под свой контроль группы с особыми интересами. К ним присоединяются иностранные державы, стремящиеся использовать внутренние протесты в своих собственных, никак не связанных с этими протестами внешнеполитических интересах. Верить в то, что вся эта протестная деятельность инспирируется и координируется извне, — это полное заблуждение. Но оно отнюдь не безвредно. Россия пытается разрушить то, что Запад считает узаконенным мировым порядком, но не из стремления вернуться к советскому «империализму», а потому что она борется за дело контрреволюции в мире, где Америка считается основной революционной силой. А это готовая формула бесконечного конфликта.
Россия требует от Запада того, чего не может обещать и сделать ни одно демократическое государство, а именно, обеспечить, чтобы протесты никогда не вспыхнули на улицах Москвы и Пекина, а если они все-таки начнутся, чтобы западные страны и средства массовой информации их осудили. Такое требование самым естественным образом вытекает из подстрекательского утверждения о том, будто протесты за пределами Европы и США никогда бы не возникли, если бы Запад тайком не поддерживал их.
Короче говоря, неспособность Запада понять Россию вызвана не его мнимым отказом всерьез воспринимать законные интересы Москвы. Это непонимание того, как Кремль в согласии со многими другими странами мира истолковывает базовые цели и намерения внешней политики Запада.
Иван Крастев (Ivan Krastev)
"The Financial Times", Великобритания