Речь Джорджа Сороса, потрясшая всю Европу

Знаменитая речь Джорджа сороса, произнесенная им на экономическом фестивале, в которой он предрек большие мировые проблемы. которые могут наступить в течении ближайших трех месяцев, цитируется многими экономистами. Читайте полный текст этой речи.

Начиная с краха в 2008 году, среди экономистов и широкой общественности получило широкое распростанение признание того факта, что существующая модель экономики потерпела фиаско. Тем не менее, отсутсвует консенсус в вопросе о причнинах и масштабах случившегося.

Полагаю, что провал более глубок, чем принято считать. Это заставляет вернуться к основам экономической теории. Экономика пыталась смоделировать себя по подобию ньютоновской физики. Она стремилась установить универсальные и бесконечные во времени законы управления реальностью. Но экономика является общественная наукой, и существуют фундаментальные различия между общественными и естественными науками. У социальных явлений есть разумные участники, которые принимают решения, опираясь на посредственные знания. Этот факт экономическая теория пыталась игнорировать.

Научный метод нуждается в независимом критерии для оценки истинности и правомерности экономической теории. Для природных явлений существует такой критерий, а для общественных явлений нет. Это происходит потому, что природные явления состоят из фактов, которые происходят независимо от любых заявлений относительно них. Тогда факты служат объективным доказательством оценки законности научных теорий. Основываясь на этом, эстествознание добилось удивительных результатов.

Социальные явления, напротив, обладают разумными участниками с личной волей. Они не являются сторонними наблюдателями. Они вовлечены в процесс принятия решений, которые оказывают сильное влияние на ход событий. Следовательно, явления не содержат независимый критерий, по которому участники могли бы правильность своих взглядов. При отсутствии независимого критерия, люди принимают решения, основываясь не на знании, а на предрассудках, что в большем или меньшем масштабе позволяет искаженно интерпритировать реальность. Отсутствие или ошибочность знаний вносит элемент неопределенности в ход событий, чего нет в поведении неодушевленных объектов. Поэтому, неопределенность сдерживает развитие законов общественных наук, которые бы напоминали физику Ньютона.

Экономика, ставшая самой влиятельной из общественных наук, старалась удалить это препятствие использованием аксиаматического подхода по образцу геометрии Эвклида. Если аксиомы Эвклида были близки к реальности, то теория рациональных ожиданий и гипотеза эффективного рынка стали весьма далекими от неё. До определенного предела аксиоматический подход работал. Например, теория о совершенной конкуренции постулировала отличные знания. Но постулаты работали только до тех пор, пока дело касалось обмена материальных товаров. Но когда речь заходила о производстве, в отличие от обмена, или о использовании денег или кредита, постулат становился не состоятельным, потому что решения участников включали будущее события, но будущее не известно никому, пока оно не произойдет.

Я не настолько компетентен, чтобы критиковать теорию рациональных ожиданий и гипотезу эффективного рынка, потому что, имея рыночный опыт, я считаю их настолько не реалистичными, что даже никогда не пытался их изучать. Это официальное обвинение, но я оставлю детальную критику теорий другим.

В место этого, я бы хотел показать радикально другой подход к финансовым рынкам. Его вдохновителем является Карл Поппер (Karl Popper), который учил меня, что человеческая интерпретация реальности ни когда полностью не соответствует самой реальности. Это привело меня к изучению отношений между ними. Я обнаружил двухстороннюю связь между мышлением участников и ситуациями, в которых они принимают участие. С одной стороны люди пытаются объяснить ситуациию; это познавательная функция. С другой, они пытаются влиять на ситуациию; я называю это – причинной или управленческой функцией. Обе функции объединяют думающих агентов и ситуации, в которых они участвуют, в противоположных направлениях.

Предполагается, что в познаваетльной функции ситуация определяет взгляды участников, а в управленческой функции взгляды участников определяют результат. Когда обе функции работают одновременно, они взаимодействуют между собой. Обе функции формируют круговое взаимодействие или цикл обратной связи. Я называю это – рефлексивность цикла обратной связи. В рефлективной ситуации взгляды участников не могут соответствовать реальности, потому что реальность не является чем-то независимо данным; она зависит от взглядов и решений участников. Решения, в свою очередь, не могут базироваться только на знаниях; они должны содержать элементы прогноза будущего, потому что будущее зависит от решений участников процесса

Ошибочность и рефлексивность связаны вместе, как сиамские близнецы. Без ошибочности не может быть рефлекторности. Хотя обратное не имеет место: понимание людей будет не совершенно даже при отсутствии рефлекторности. Из двух близнецов сначала появилась ошибочность. Вместе они гарантируют, как различие в восприятии действительности участниками, так реальное положение дел, а также раздичие в ожиданиях участинков и реальным результатом.

Конечно, я не являюсь первооткрывателем рефлексивности. Другие об этом узнали раньше меня, и часто под другим именем. Роберт Мертон (Robert Merton) писал о самореализующихся пророчествах и эффекте подражания, Кейнс (Keynes) сравнивал финансовые рынки с конкурсом красоты, где участникам приходилось предполагать, что является оптимальным выбором . Начиная с ошибочности и рефлексивности, я сосредоточился на проблемной области, а именно, роль неверных представлений и толкований хода событий, которые рыночная экономика пыталась игнорировать. Это придало моей интерпретации более реалистичный характер, чем существующая парадигма.

Помимо прочего, я разработал модель подъема-спада или пузыря, которая внутренне обусловлена финансовыми рынками и не является результатом внешних воздействий. По данным моей теории, финансовые пузыри – это не чисто психологическое явление. У них есть два компонента: тренд, имеющий место в действительности, и не правильное толкование этого тренда. Пузырь может развиваться, когда обратная связь изначально позитивна, в том смысле, что и тренд, и предвзятая интерпритация о нем взаимно подкреплены. Со временем разрыв между трендом и предвзятым толкованием становится настолько широким, что его невозможно поддерживать. После прохождения промежуточного состояния, составляющие пузыря, меняются местами и начинают усиливать друг друга в противоположном направлении. Пузыри бывают ассиметричными по форме: подъём развивается медленно, но падение происходит внезапно и разрушительно. Это следствие использования левереджа: цены ускоряют вынужденную ликвидацию позиций с внешним финансированием.

Корректно построенные финансовые пузыри всегда следуют этому образцу, но величина и продолжительность каждой фазы не предсказуема. Кроме того процесс может быть прерван на любой стадии, так что корректно построенные финансовые пузыри случаются не часто.

В любой момент времени, работают мириады положительных и отрицательных обратных связей. Они взаимодействуют друг с другом, производя нерегулярные ценовые модели, преобладающие большую часть времени; но в редких случаях, когда пузыри близки к своему полному потенциалу, существует тенденция преобладать над другими влияниями.

В соответствии с моей теорией, финансовые рынки могут производить пузыри очень быстро, если существует тенденция к равновесию. Поскольку пузыри разрушают финансовые рынки, история перемежована финасовыми кризисами. Каждый кризис вызывал законодетельно урегулированный ответ. Таким образом, центральные банки и финансовые отношения эволюционировали непосредственно вместе с рынками.

Пузыри происходят периодически, но взаимодействия между рынками и регуляторами продолжается. С тех пор, участники и регуляторы рынков действуют на основе несовершенных знаний, и взаимодействие между ними являются рефлексифными. Помимо этого, рефлексивность и ошибочность не ограничиваются финансовыми рынками, они также характеризуют и другие сферы общественной жизни, особенно политику. Несомненно, в свете продолжающегося взаимодействия между рынками и регуляторами, будет неправильно рассматривать финансовые рынки изолированно. Рынки не видимым образом связаны с политикой. Вместо того, чтобы следовать законам и моделям, которые не связаны со временем, следует рассматривать события с привязкой к временному контексту.

Моя интерпретация финансовых рынков отличается от преобладающей парадигмы во многих отношениях. Я подчеркиваю роль неправильного понимания и толкования в формировании хода истории. И я рассматриваю пузыри, как в значительной степени непредсказуемую вещь. Направление и его возможная инверсия предсказуемы, в отличие от размера и продолжительности различных фаз. Я утверждаю, что использование ошибочности в качестве отправной точки, делает мою концентуальную основу более реалистичной. О цене вопроса: идею о том, что можно предсказать будущее с помощью законов или моделей универсального действия следует отбросить.

До недавнего времени, моя интерпретация финансовых рынков игнорировалась или оставалась без внимания академической науки. Всё изменилось после краха 2008 года. Рефлексивность становится признанной, но, по моему убеждению, без учёта несовершенных знаний экономики, основания экономической теории не могут быть объектом глубокого переосмысления. Рефлексивность подгоняют под множественное равновесие вместо одиночного. Но этого не достаточно. Ошибочность участников рынка, регуляторов и экономистов также должна быть признана. Действительная динамическая ситуация не может быть понята при рассмотрении множественого развновесия. Мы должны изучить процесс изменения.

Кризис в еврозоне особенно поучителен в этом отношении. Он продемонстрировал неправильное предствавление и ошибочное понимание исторического хода событий. Власти не поняли природу кризиса: они решили, что это фискальная проблема, хотя это больше относится к банкам и проблеме конкуренции. Было принято не правильное средство противодействия: нельзя сократить долговое бремя сокращением экономики, только рост является единственным выходом из положения. Кризис все ещё продолжается из-за непонимания динамики социальных изменений; меры политического воздействия, которые могли работать раньше, не были достаточными после их применения в это раз.

Так как, кризис в евро зоне оказывает огромное влияние на мировую экономику, оставшуюся часть своей речи я посвящу ей. Должен начать с предупреждения: обсуждение выведет нас за пределы экономической теории в политику и динамику социальных изменений. Но сохранится моя концептуальная основа, которая подпирается двумя столбами – ошибочностью и рефлексивность. Рефлексивность не всегда проявляется в форме пузырей. Рефлексивное взаимодействеие между несовершенными рынками и несовершенными властями происходит всё время, хотя пузыри возникают не часто. Редко случается, когда их взаимодействие бросает тень на всю мировую экономку. Как это происходит? Мой ответ будет следующим: имеющийся пузырь, в конце концов, имеет не финансовый, а политический характер. Это касается политической эволюции Европейского Союза (ЕС), и привело меня к заключению, что кризис в еврозоне угрожает самому существованию Европейского Союза. Позвольте объяснить.

Я утверждаю, что Европейский Союз сам напоминает пузырь. На стадии подьема ЕС был тем, что психоаналитик Дэвид Такетт (David Tuckett) называет “фантастический объёкт” – нереальное, но безмерно притягательное образование. ЕС был воплощением открытого общества – ассоциащии стран, основанной на принципах демократии, гражданских прав и верховенства закона, в котором доминирующее положение не должна занимать определенная страна или нация.

Процесс интеграции был возглавлен небольшой группой далекозрячих государственных деятелей, которые практиковали то, что Карл Поппер назвал постепенным социальным инжинирингом. Они признавали, что совершенство не достижимо; поэтому они установили ограниченные цели и временные графики, а также мобилизировали политическую волю для небольшого шага вперед, хорошо понимая, что когда они его сделают, его неадекватность может стать очевидна, и потребует следующего шага. Процесс питался собственным успехом, который очень напоминает финансовый пузырь. Вот как сообщество Угля и Стали стало постепенно трансформироваться в Европейский Союз, шаг за шагом.

Германия играла ведущую роль в объединяющих процессах. После падения советской империи, гермнанские лидеры осознали, что воссоединение возможно только в контексте большего объединения Европы, и они были готовы сделать значительное пожертвование для достижения своих целей. Когда процесс перешёл в плоскость переговоров, они были готовы больше пожертвовать и меньше получить, чем другие для достижения соглашеня. В то время, немецкие государственные лидеры отмечали, что у Германии нет независимой иностранной политики, есть только европейская политика.

Процесс достиг кульминации с подписанием Маастрихского Договора и введением евро. Он находился в состоянии стагнации, а после краха 2008 года, перешел в процесс распада. Первый шаг сделала Германия, когда после банкротства Lehman Brothers, Ангела Меркель заявила, что реальные гарантии, распостраняемые на финансовые институции должны давать конкретные страны, а не ЕС. Более года ушло у финансовых рынков на осознание заявления, что показывает их несовершенство.

Маастрихтский Договор был изначально дефектным, демонстрируя ошибочность властей. Его основную слабость хорошо понимали архитекторы проекта: он вводил монетарный союз без учреждения политического союза. Однако, архитекторы полагали, что в случае необходимости политическая воля приведет к политическому союзу.

Но у евро были и другие дефекты, о которых архитекторы не ведали и, которые полностью неизвестны даже до сих пор. Сегодня стало ясно, что основным источником проблем было то, что государства участники еврозоны передали Европейскому центральному банку свои права печатать бумажные деньги. Они не понимали, что это влечет за собой, как не понимали и власти Евросоюза. Когда было введено евро, регуляторы разрешили банкам покупать неограниченное количество государственных облигаций без участия собственного капитала; центральный банк принимал к оплате все государственные облигации в учетном окне на равных условиях. Коммерческие банки сочли выгодным накапливать облигации более слабых европейских участников, чтобы заработать экстра базисные пункты. Это послужило причиной того, что процентные ставки начали сходиться, а конкурентноспособность разниться. Германия, борющаяся с трудностями воссоединения, предприняла структурные реформы и стала более конкурентноспособной. Другие страны наслаждались жиличным и потребительским бумом за счёт дешевых кредитов, делая себя менее конкурентноспособными.

После катастрофы 2008 года, были созданы условия весьма далекие от прописанных в маастрихтском договоре. Многим правительствам пришлось отложить обслуживание своих пассивов и участвовать в накоплении кредитов. Эти страны ощущали себя в позиции стран третьего мира, у которых растут долги в валюте, которой они не управляют. Вследствие расхождения экономических показателей, Европа разделилась на кредиторов и дебиторов, в смысле стран. У этого есть далеко идущие политические последствия, к которым я вернусь позже.

По прошествии, какого времени, финансовые рынки обнаружили, что правительственные бонды, которые считались безрисковыми, подвергаются спекулятивным атакам и могут фактически не выполняться; но когда они выполнялись, надбавки за риск резко повышались. Таким образом коммерческие банки, чьи балансы были перегружены потенциально неплатежеспособнымим облигациями, возмещали возможные убытки. Сейчас мы имеем два основных компонента проблемы: кризис государственных долгов и банковский кризис, которые являются взаимосвязанными.

Еврозона сейчас повторяет то, что часто происходило в мировой финансовой системе. Существует близкая параллель между тем, что происходит в Европе и международным банковским кризисом, разразившемся в 1982 году. Тогда международные финансовые власти сделали всё необходимое, чтобы защитить банковскую систему: они перенесли трудности на переферию, чтобы защитить центр. Сейчас Германия и другие страны-кредиторы играют неосознанно ту же роль. Детали отличаются, но идея та же: кредиторы в действительности перемещают бремя исправления ситуации на страны-дебиторы и избегают собственной ответсвенности за неустойчивость.

Интерсно отметить, что термины “центр” и “переферия” используются очень близко. Также как и в 1980-х вся вина и бремя падения ложится на “переферию” и ответственность “центра” никогда не признавалась. Тем не менее, ответсвенность ценра в евро кризисе намного больше, чем была в 1982 году. “Центр” в ответе за проектирование дефектной системы, предписание дефектных соглашений, проведение неправильных политик, и в том, что всегда делал слишком мало и слишком поздно. Из-за кризиса в 1980-х страны Латинской Америки потеряли десятилетие; подобная судьба ожидает сегодня Европу. Германия и другие страны-кредиторы должны признать свою ответственность. Но пока этого не происходит.

У европейских властей было слабое понимание происходящего. Они были подготовлены иметь дело с фискальными проблемами, но он случился только в Греции. Остальная Европа пострадала от банковского кризиса и расхождения конкурентноспособностей, которые дали рост кризису платежей. Власти даже не понимали природу проблемы, уже не говоря о том, что видят решение. Они пытались выиграть время.

Обычно это срабатывает. Финансовая паника спадает, и власти получают прибыль после вмешательства. Но в этот раз так не произошло, потому финансовые проблемы были усилены процессом политической дезинтеграции. С момента создания ЕС, лидерство предполагало дальнейшую интеграцию, но с началом финансового крзиса, власти стали придерживаться идеи статус-кво. Это усиливается теми, кто считает, что статус-кво неприемлем или недопустим для антиевропейской позиции. Это политическая динамика, которая делает распад ЕС таким же самоукрепляющим, как было при его создании. Это полический пузырь, о котором я говорил.

В начале кризиса распад еврозоны был невообразим: активы и пассивы, выраженные в общей валюте, перемешались так, что распад мог привести к неконтролируемому обвалу. Но поскольку, кризис развивался, финансовая система была прогрессивно перестроена с учетом национальных особенностей. Этот тренд усиливался в течение последних месяцев. Выпуск Европейским Центральным Банком (ЕБЦ) долговременных финансовых операций (The Long Term Refinancing Operation (LTRO)) позволил испанским и италянским банкам выкупать бонды их собственных стран. И другие инвесторы стали активно распродавать суверенные долги стран переферии.

Если бы это продолжалось несколько лет, распад еврозоны был бы возможен без обвала, но он бы оставил центральные банки стран-кредиторов с большими претензиями к центральным банкам стран-дебиторов, которые было бы трудно вернуть. Это тайная проблема европейской системы клиринга под названием Target2. В отличие от клиринговой системы Федерального Резерва (в США), которая устанавливается ежегодно, Target2 накапливала несбалансированность.

Это не создавало проблем, пока межбанковская система функционировала, потому что банки рассчитывали несбалансированность сами через межбанковский рынок. Но межбанковский рынок не функционировал должным образом с 2007 года и банки полагались на систему Target. С лета 2011гада увеличилось бегство капитала с более слабых стран. Таким образом, неустойчивость росла по экспоненте. В конце марта этого года, центральные банки переферийных стран имели задолженность перед Бундесбанком (Центральный банк ФРГ) около 660 миллиардов евро.

Бундесбанк осознал потенциальную опасность. Сейчас он занят компанией против неопределенного увеличения дененжной массы и начинает принимать меры по ограничению потерь в случае распада. Это создает самосбывающееся пророчество. Как только Бундесбанк начнет принимать меры против распада, все остальные сделают то же самое.

Это уже происходит. Финансовые учреждения все больше и больше перестаривают европейские ориентиры на национальные, на случай раскола. Банки отдают предпочтение клиентам, теряющим активы вне их национальных границ, и менеджеры по рискам пытаются сбалансировать активы и пассивы в пределах национальных границ, а не еврозоны в целом. Косвенным воздействием такой практики является уменьшение доли заемных средств, и сокращение доступности кредитов, особенно малым и средним предприятиям, которые являются главными источниками занятости населения.

Таким образом, кризис становится более глубоким. Напряжение на финансовых рынках достигло новых пиковых значений, как показала исторически низкая доходность по немецким казначейским обязательствам, а доходность десятилетиних бондов Британии составили наименьшее значение за последние 300 лет, в то время, как наценка за риск по испанским бондом максимально высока.

Реальная экономика еврозоны уменьшается, в то время, как экономика Германии находится на стадии бума. Это означает, что расхождение становится более широким. Политическая и социальная динамики также работают на распад. Общественное мнение, как показали недавние выборы, настроено против строгости, и этот тренд будет расти, пока политика не изменится в обратном направлении.

На мой взгляд, у властей есть окно в три месяца, чтобы скорректировать свои ошибки и развернуть текущие тренды. Под властями, я понимаю, главным образом немецкое правительсто и Бундесбанк, потому что в кризисные времена, кредиторы играют основную роль. И в нашем случае, нечего нельзя добиться без поддержки Германии.

Я думаю, греческая общественность будет достаточно напуганна перстпективой изгнания из ЕС, что это даст незначительное большинство коалиции, которая будет соблюдать текущее соглашение. Но не какое правительство не сможет выполнить соглашение так, чтобы греческий кризис достиг своей кульминации осенью. К тому времени германская экономика будет также слабеть, и канцлеру Меркель будет намного труднее, чем сейчас, убедить германскую общественность взять на себя дополнительную европейскую ответственость. Вот почему я говорю об окне в три месяца.

Исправление ошибок и разворот текущих трендов потребуют экстраординарных политических шагов, чтобы вернуть ситуацию к нормальному состоянию, и дать возможность стабилизировать финансовую систему и банковские рынки. Эти меры должны соответствовать существующим договоренностям. Договренности должны быть пересмотрены в спокойной атмосфере, и должны исключить возврат текущей неустойчивости. Это трудно, но не является невозможным для разработки некоторых экстраординарных мер, включая жесткие ограничения. Они должны заняться проблемами банков и чрезмерных государственных долгов, в силу их взаимосвязи. Рассмотрение их в отдельности не принесет, как в прошлом, желаемых результатов.

Банки нуждаются в европейской системе страхования депозитов, чтобы приостановить бегство капиталов. Они также нуждаются в прямом финансировании Европейским механизмом финансовой стабильности (European Stability Mechanism (ESM)), которой должен стать общеевропейским наблюдателем и регулятором. Странам, пребывающим в состоянии тяжелой долговой нагрузки, нужна помощь. Существуют различные пути достижения этих целей, но все они предусматривают активную поддержку со стороны Бундесбанка и немецкого правительства.

Власти работают оживленно, чтобы придумать ряд предлоджений к открывающемуся в конце этого месяца европейскому саммиту на высшем уровне. Исходя из текущих газетных сообщений, предложенные средства покроют все дефекты, о которых я упоминал, но будет предложен только минимум, на который дадут согласие различные стороны. Но нужно добиться разворота тренда. Если этого не произойдет, то, несмотря на временные улучшения, тренд сохранится. То есть, сегодня мы находимся в точке перегиба. По истечении этих трёх месяцев, рынки будут продолжать требовать больше, но власть не сможет удовлетворить их требования.

Невозможно предсказать конечный результат. Как отмечалось выше, постепенная перестройка финансовой системы в направлении национальных интересов могла бы сделать организованный распад еврозоны через несколько лет, и, если бы не социальная и политическая динамики, то можно было представить общий рынок без общей валюты. Но тренды имеют не линейную зависимость, и более ранний распад может быть беспорядочным. Это наверняка, может привести к краху шенгельского соглашения, общего рынка и самого Европейского Союза. (Следует напомнить, что есть механизм выхода из Европейского союза, но не из зоны использования евро). Не имеющие законной силы требования и нерешенные обиды могут оставить Европу в намного более худшем положении, чем до создания проекта объединенной Европы.

Но, вероятно, еврозона выживет, потому что распад был бы разрушителен не только для переферии, но и для самой Германии. Распад оставит Германию с огромным количеством не имеющих законной силы претензий к странам переферии. У одного только Бундесбанка, благодаря Target2, таких претензий соберется свыше триллиона евро, не считая межправительственных обязательств. Возвращение к немецкой марке, выбросит Германию из внешних рынков - не говоря уже о политических последствиях. Так что, германия сделает всё возможное для сохранения евровалюты, но ничего больше. В результате, Германия будет доминировать в еврозоне, где расхождение между кредиторами и странами-дебиторами будет продолжаться, и переферия превратится пермаментно-депрессивную зону, нуждающуюся в постоянном перечислении платежей. Это может превратить ЕС в что-то совсем другое, сильно отличающееся от “фанстического объекта”, который запустил воображение народов. Это может быть Германская империя с переферией в качестве прибрежной зоны.

Я полагаю, что большинство из нас сочло бы это нежелательным, но у меня большая симпатия к нынешнему затруднительному положению Германии. Германская общественность не может понять, почему политика структурных реформ и фискальная строгость, что проводила Германия в течение последнего десятилетия, не будет работать в Европе сегодня. Германия могла тогда насладжаться плодами экспорта, но сегодня еврозона попала в дефляционную ловушку. Немецкая общественность не видит дефляции дома, а наоборот, зарплаты растут, и есть вакансии квалифицированных рабочих мест, которые охотно расхватывают эмигранты из других европейских стран. Нежелание инвестировать за границей и приток вывозимого из переферии капитала подпитывают бум на рынке недвижимости. Экспорт может замедлиться, но занятость продолжает расти. В этих условиях потребуются экстраординарные усилия со стороны правительства Германии, чтобы убедить немецкую общественность принять чрезвычайные меры, которые необходимо принять для разворота нынешнего тренда. У них есть окно размером только в три месяца, за которые можно это сделать.

Мы должны сделать все от нас зависящее, чтобы убедить Германию, сохранить лидерство в еврозоне, чтобы сохранить Европейский союз - фантастический объект, каким он был изначально. Будущее Европы зависит от этого.