Слишком большие, чтобы дать обанкротиться или история мировой банковской безответственности

В начале XIX века контроль над банками осуществляли практически исключительно их собственники. Разделения между собственниками и менеджментом толком не было. При этом большинство банков были товариществами с неограниченной ответственностью (unlimited liability partnerships) – собственники отвечали по обязательствам банков практически всем, что у них было. Этот факт, разумеется, ограничивал склонность к риску: отношение капитала банков к активам составляло 1 к 3. Это был бизнес с низким «плечом» и высоколиквидными активами.

К концу XIX века в Великобритании и США началось движение к более либеральной модели банковского бизнеса, появились формы собственности с расширенной ответственностью , а позже — со всем теперь привычной ограниченной ответственностью. Теперь банкиры не должны были отвечать за свои ошибки «до последнего фартинга» в карманах.

Постепенно, уже в ХХ веке, вместе с юридической формой собственности изменилась и её структура – произошло разделение собственников и менеджмента. Между собственниками и менеджментом появился хорошо известный конфликт интересов – проблема принципала и агента. К концу 1990-х многие крупные западные банки стали публичными компаниями, что еще больше размыло структуру их собственности между разрозненными и многочисленными акционерами.

Освобожденный и от неограниченной ответственности за свои действия, и от пристального контроля собственников, менеджмент банков бросился наращивать краткосрочную прибыль, делая все более и более рискованные ставки. В случае успеха менеджмент выписывал себе астрономические бонусы, а в случае неудачи максимум, что грозило банкирам – увольнение (с заранее прописанными в контрактах «золотыми парашютами»).В итоге банки стали,  «наркоманами волатильности», постоянно увеличивающими размер своих балансов. Если леверидж (отношение активов к капиталу) вырос с 3-4 в середине XIX века до 5-6 к его концу, то к концу ХХ века он достиг 20. А за первое десятилетие ХХI века вырос до 30.

В конце 1990-х основным целевым показателем успешности банковского менеждмента стала рентабельность собственного капитала – показатель чистой прибыли в сравнении с капиталом банка. Погоня за этим показателем также заставляла менеджмент увеличивать леверидж и делать всё более рискованные ставки: чем меньше был капитал по отношению к активам, тем большую отдачу можно показать по рентабельности собственного капитала в краткосрочной перспективе. Более корректным целевым показателем, не провоцирующим рискованное поведение банкиров, была бы рентабельность активов .

Искаженная мотивация менеджмента, постоянно раздувавшего балансы банков, привела к рождению настоящих левиафанов. Банки стали слишком большими. В начале ХХ века активы трех крупнейших британских банков составляли 7% ВВП. В середине столетия их активы доросли до 27%, к концу – до 75%. К 2007 году их активы дошли до 200% ВВП (аналогичный процесс проходил в континентальной Европе и, в меньшей степени, в США). Банки-левиафаны стали слишком велики, для того чтобы государство могло бы позволить себе их банкротство (проблема too-big-to-fail). И банкиры, понимая это, шли на все больший и больший риск. Почему бы нет, ведь в случае удачи можно выписать себе чек, а в случае провала – за все заплатят налогоплательщики. Приватизация прибыли и социализация издержек.

Бенефициаром этого процесса деградации банковского бизнеса стал именно менеджмент – ни общество в целом, ни собственники банков ничего хорошего от него не дождались. Так, те, кто инвестировал в начале 1990-х гг. в акции крупнейших мировых банков, остался сейчас с убытками, в отличие от банковского менеджмента — зарплаты управленцев банков выросли за последние 20 лет практически в 10 раз.

Ключевой причиной сложившейся сейчас ситуации стало перетекание ответственности за действия банков от их владельцев к обществу, а доходов — от владельцев к менеджменту. Банки стали слишком большими и приняли на себя слишком большой риск, надеясь на то, что в случае потерь отвечать по обязательствам будет государство, то есть налогоплательщики.

История проблемы понятна, но что же надо делать с этими новыми финансовыми левиафанами?

Во-первых, менеджменту банков надо отказаться от привязки своих зарплат к показателям ROE (доход на капитал) и перейти на менее риск-провоцирующий метод ROA (доход на активы). Во-вторых, банкам надо стать меньше – банковский капитал должен составлять не менее 20% от активов. Для этого придется пройти через болезненный для экономики процесс делевериджа, но деваться некуда – все имеет свою цену. Похоже, что цена гипертрофии и искаженных мотиваций менеджмента банковского сектора становится для современного общества слишком высокой.

Скорее всего, делеверижд финансовой системы неизбежен и первые шаги уже сделаны. Так, во время последнего антикризисного европейского саммита 26 октября власти ЕС приняли следующее решение: капитал 70 крупнейших банков ЕС должен быть повышен до 30 июня 2012 года на 106 млрд евро, достаточность капитала первого уровня должна быть доведена до минимума в 9%. Именно так еврочиновники пытаются вернуть доверие переполненным плохими долгами европейским банкам. Как видим, до холдейнских 20% капитала пока далеко, но направление движения понятно.

При этом банки должны будут использовать возможности рыночного финансирования, и только в случае, если это окажется невозможным, им будет оказана поддержка национальных правительств или EFSF (Европейского фонда финансовой стабильности).

К каким последствиям приведет требование увеличения капитала банков? Банкам придется самим позаботиться о себе и искать дополнительный капитал, продавая имеющиеся активы, то есть осуществлять делеверидж.

Левиафанам приказано похудеть. И аналогия с похудением очень точна. Люди, обычно набирают лишний вес без усилий, просто потакая своему аппетиту. В итоге, уже на стадии ожирения приходится себя ограничивать, мучить диетами и спортивными тренировками.

Путь от худобы к ожирению банки уже прошли, теперь придется садиться на диету. Проблема, однако же, в том, что на диету сядет вся европейская экономика, уже адаптировавшаяся к гипертрофированному банковскому сектору. Это будет тяжело. Даже легкий делеверидж, сопутствующий доведению банковского капитала первого уровня до 9%, будет, по мнению многих аналитиков (например, известного специалиста по японской рецессии Ричарда Ку из Nomura или Джеймса Фергюсона из Arbuthnot Securities) крайне болезненным.

Понять почему это так, довольно просто. Десятки банков одновременно имеют одну и ту же проблему – недостаток капитала, и вынуждены будут одновременно продавать активы и сокращать кредитование. Следовательно, начнётся резкое падение стоимости активов и практически остановка кредитования (пресловутый credit crunch а-ля конец 2008 года).

При этом банки, разумеется, постараются в первую очередь избавиться от наиболее рискованных активов – вроде тех же периферийных гособлигаций, из-за чего их стоимость упадет еще сильнее, нанося дополнительный удар по суверенным заемщикам и по самим банкам (так как стоимость их оставшихся портфелей периферийных гособлигаций сократится). Такой вот процесс с положительной обратной связью, но далеко не положительным результатом. И он уже вовсю идет, достаточно лишь взглянуть на взлетевшие в последние недели доходности по облигациям Италии, Испании, а в последнее время Бельгии, Франции и даже, о ужас, Австрии!

При этом меньшая, чем раньше доступность кредитов и рост доходностей корпоративных облигаций ударят и по реальному сектору – привет, европейская рецессия! Толстеть легко, худеть – тяжелее. Особенно, если финансовое ожирение достигло угрожающего масштаба. Так что, либо риск финансового инфаркта, либо долгое и крайне болезненное похудание. Оба пути плохи, но третьего нет.