"Новая газета": С Путиным произошло как раз то, чего он всегда так боялся, — он стал неубедителен
«Стратегия-31» все-таки стала одной из главных политических тем уходящего лета. Изящная, можно сказать, иконическая акция, когда люди приходят на площадь 31-го числа, чтобы напомнить, что 31-я статья Конституции дает им безусловное право «собираться мирно, без оружия», а их за это разгоняет ОМОН, наглядно демонстрируя пренебрежение властей демократическими правами и законом, — оказалась каменным орехом для «суверенной демократии». И то, как суверенные власти пытаются разгрызть и раздолбить этот орех, объясняет, почему на акцию, несмотря ни на что, приходит народ и против чего и кого на самом деле она направлена.
Летом Владимир Путин, несомненно, проиграл партию. Жестокий разгон митинга 31 мая явно склонил чашу общественного сочувствия в пользу митингующих. Владимир Путин потерпел поражение и в перепалке с Юрием Шевчуком. С Путиным произошло как раз то, чего он всегда так боится, — он был неубедителен. Он был неубедителен, когда делал вид, что не знает, кто такой Юрий Шевчук. И был неубедителен, когда заявил, что митинги мешают людям ехать на дачу, а машинам «скорой помощи» пробраться к больнице. Было видно, что он, как, наверное, в таком случае сказал бы сам Владимир Путин, «гонит тюльку».
В конце лета Владимир Путин перешел в наступление. В знаменитом интервью «Коммерсанту» он предстает в сложном образе легалиста, говорящего на блатном языке. Видимо, так, по его мнению, и должен изъясняться образцовый водитель автомобиля «Лада». Владимир Путин бьет врага его же оружием: «Наши оппоненты выступают за правовое государство… Что говорит действующее законодательство о марше? Нужно получить разрешение местных органов власти… Вышли, не имея права, — получите по башке дубиной… Вот в Лондоне определили место. Где нельзя, бьют дубиной по башке. Пришел? Получи, тебя отоварили».
Слово «отоварить» в словарях идет с пометой «воровской или блатной жаргон» и означает «избить». На самом деле путинский пассаж — отличный пример для учебника риторики. Здесь он сначала апеллирует к правовому сознанию, затем — к международному опыту и напоследок к блатной норме — «справедливости по понятиям». По всей видимости, это сложная конструкция нужна Владимиру Путину, потому что он знает, что его апелляция к праву является фикцией. Невозможно поверить, что он не помнит, что по действующей Конституции заявление о проведении митинга носит уведомительный характер. То есть местные власти не могут митинг разрешить или не разрешить. Эта проблема многократно обсуждалась в последние месяцы в прессе, стала предметом неуклюжего определения Конституционного суда. И Путин, конечно, о ней знает. И именно поэтому пытается поддержать слабое место своей аргументации апелляцией к «международному опыту», а затем — к «справедливости по понятиям».
То, что путинский пассаж со ссылками на международный опыт был не случайной импровизацией, подтверждает появившийся в печати через несколько дней после интервью доклад некоей Лаборатории внешней политики с обзором законодательства западных стран о митингах и демонстрациях. Главная мысль обзора, растиражированная проправительственной газетой, заключается в том, что практически везде в мире де-факто действует разрешительный порядок в отношении митингов и шествий, а нарушители запретов на проведение акций наказываются весьма жестоко.
На первый взгляд карта свободолюбцев бита их же любимым козырем — «как в цивилизованных странах». Но, вчитываясь в многочисленные примеры из законодательства «цивилизованных стран», собранные лаборантами внешней политики, начинаешь постепенно понимать, что очутился в другом каком-то мире. Заряженный путинской риторикой, не сразу понимаешь, в чем тут дело — чем так отличается этот мир от мира, который знаем мы. Вроде и правда везде прописаны суровые ограничения.
Логика всех законодательных пассажей сводится, собственно, к тому, что право граждан на выражение своего мнения посредством митингов и демонстраций безусловно и почти священно. Но это право не должно создавать угрозу безопасности других граждан, порядку, не должно создавать существенные неудобства другим людям. Ну да, вот и Путин о том же… Стоп. Тут приходит прозрение…
Когда во всех этих законодательных пассажах речь идет о том, что местные власти могут накладывать ограничения на проведение митингов и шествий, если это создает угрозу безопасности и вносит существенный беспорядок в жизнь других людей, то речь действительно идет об угрозе безопасности и неудобствах других людей. Об этом конкретно и ни о чем ином. Там даже цитаты из судебных разбирательств, где власти стараются по пунктам доказать, в чем и как эти неудобства выражались.
И напротив. Когда Владимир Путин спрашивает, нужно ли разрешать митинг, который мешает людям ехать на дачу, а «скорой помощи» добраться до спасительной больницы, то любой здравый и порядочный в своих намерениях собеседник ответит: нет, не нужно разрешать. И получается: Путин опять прав, и московские власти справедливо запрещали митинги оппозиции. Но тут и обнаруживается маленькое такое обстоятельство: оппозиция своими митингами никогда никому не помешала доехать до дачи или «скорой помощи» добраться до больницы (в отличие от кортежей Владимира Путина). То есть митинги оппозиции запрещали за те неудобства, которые они людям не приносили, и за те угрозы безопасности, которые они не создавали. И мы чуть только что не согласились с тем, что это правильно. И что это и есть право. Получается, нам опять, как сказал бы на нашем месте Владимир Путин, впарили нелепуху.
И так устроен весь наш новейший легализм. «Дело Ходорковского» должно решаться в суде». Ну какой приверженец свобод и права возразит против этого железобетоннейшего аргумента? Проблема только в том, что ближайший суд у нас в Страсбурге, а «дело Ходорковского» решается пока в другом месте. Рузвельт был президентом США четыре раза подряд. Ага, а Чурофф — председателем его Центризбиркома.
И посмотрев в YouTube многочисленные съемки с последнего собрания на Триумфальной, очень ясно вдруг понимаешь, почему туда приходят люди. И почему такая искра пробегает по толпе, по всей площади, когда вскинется вдруг на 20—30 секунд антипутинский плакат. Дело не в 31-й статье, не в западных телекамерах. Дело в этой пафосной легалистской риторике, к которой всякий раз примешана не сразу приметная, но столь отчетливая, определенная неправда. Люди, приходящие на акцию-31, как бы хотят просто сказать: хватит уже нас «катать на «Ладе».
Летом Владимир Путин, несомненно, проиграл партию. Жестокий разгон митинга 31 мая явно склонил чашу общественного сочувствия в пользу митингующих. Владимир Путин потерпел поражение и в перепалке с Юрием Шевчуком. С Путиным произошло как раз то, чего он всегда так боится, — он был неубедителен. Он был неубедителен, когда делал вид, что не знает, кто такой Юрий Шевчук. И был неубедителен, когда заявил, что митинги мешают людям ехать на дачу, а машинам «скорой помощи» пробраться к больнице. Было видно, что он, как, наверное, в таком случае сказал бы сам Владимир Путин, «гонит тюльку».
В конце лета Владимир Путин перешел в наступление. В знаменитом интервью «Коммерсанту» он предстает в сложном образе легалиста, говорящего на блатном языке. Видимо, так, по его мнению, и должен изъясняться образцовый водитель автомобиля «Лада». Владимир Путин бьет врага его же оружием: «Наши оппоненты выступают за правовое государство… Что говорит действующее законодательство о марше? Нужно получить разрешение местных органов власти… Вышли, не имея права, — получите по башке дубиной… Вот в Лондоне определили место. Где нельзя, бьют дубиной по башке. Пришел? Получи, тебя отоварили».
Слово «отоварить» в словарях идет с пометой «воровской или блатной жаргон» и означает «избить». На самом деле путинский пассаж — отличный пример для учебника риторики. Здесь он сначала апеллирует к правовому сознанию, затем — к международному опыту и напоследок к блатной норме — «справедливости по понятиям». По всей видимости, это сложная конструкция нужна Владимиру Путину, потому что он знает, что его апелляция к праву является фикцией. Невозможно поверить, что он не помнит, что по действующей Конституции заявление о проведении митинга носит уведомительный характер. То есть местные власти не могут митинг разрешить или не разрешить. Эта проблема многократно обсуждалась в последние месяцы в прессе, стала предметом неуклюжего определения Конституционного суда. И Путин, конечно, о ней знает. И именно поэтому пытается поддержать слабое место своей аргументации апелляцией к «международному опыту», а затем — к «справедливости по понятиям».
То, что путинский пассаж со ссылками на международный опыт был не случайной импровизацией, подтверждает появившийся в печати через несколько дней после интервью доклад некоей Лаборатории внешней политики с обзором законодательства западных стран о митингах и демонстрациях. Главная мысль обзора, растиражированная проправительственной газетой, заключается в том, что практически везде в мире де-факто действует разрешительный порядок в отношении митингов и шествий, а нарушители запретов на проведение акций наказываются весьма жестоко.
На первый взгляд карта свободолюбцев бита их же любимым козырем — «как в цивилизованных странах». Но, вчитываясь в многочисленные примеры из законодательства «цивилизованных стран», собранные лаборантами внешней политики, начинаешь постепенно понимать, что очутился в другом каком-то мире. Заряженный путинской риторикой, не сразу понимаешь, в чем тут дело — чем так отличается этот мир от мира, который знаем мы. Вроде и правда везде прописаны суровые ограничения.
Логика всех законодательных пассажей сводится, собственно, к тому, что право граждан на выражение своего мнения посредством митингов и демонстраций безусловно и почти священно. Но это право не должно создавать угрозу безопасности других граждан, порядку, не должно создавать существенные неудобства другим людям. Ну да, вот и Путин о том же… Стоп. Тут приходит прозрение…
Когда во всех этих законодательных пассажах речь идет о том, что местные власти могут накладывать ограничения на проведение митингов и шествий, если это создает угрозу безопасности и вносит существенный беспорядок в жизнь других людей, то речь действительно идет об угрозе безопасности и неудобствах других людей. Об этом конкретно и ни о чем ином. Там даже цитаты из судебных разбирательств, где власти стараются по пунктам доказать, в чем и как эти неудобства выражались.
И напротив. Когда Владимир Путин спрашивает, нужно ли разрешать митинг, который мешает людям ехать на дачу, а «скорой помощи» добраться до спасительной больницы, то любой здравый и порядочный в своих намерениях собеседник ответит: нет, не нужно разрешать. И получается: Путин опять прав, и московские власти справедливо запрещали митинги оппозиции. Но тут и обнаруживается маленькое такое обстоятельство: оппозиция своими митингами никогда никому не помешала доехать до дачи или «скорой помощи» добраться до больницы (в отличие от кортежей Владимира Путина). То есть митинги оппозиции запрещали за те неудобства, которые они людям не приносили, и за те угрозы безопасности, которые они не создавали. И мы чуть только что не согласились с тем, что это правильно. И что это и есть право. Получается, нам опять, как сказал бы на нашем месте Владимир Путин, впарили нелепуху.
И так устроен весь наш новейший легализм. «Дело Ходорковского» должно решаться в суде». Ну какой приверженец свобод и права возразит против этого железобетоннейшего аргумента? Проблема только в том, что ближайший суд у нас в Страсбурге, а «дело Ходорковского» решается пока в другом месте. Рузвельт был президентом США четыре раза подряд. Ага, а Чурофф — председателем его Центризбиркома.
И посмотрев в YouTube многочисленные съемки с последнего собрания на Триумфальной, очень ясно вдруг понимаешь, почему туда приходят люди. И почему такая искра пробегает по толпе, по всей площади, когда вскинется вдруг на 20—30 секунд антипутинский плакат. Дело не в 31-й статье, не в западных телекамерах. Дело в этой пафосной легалистской риторике, к которой всякий раз примешана не сразу приметная, но столь отчетливая, определенная неправда. Люди, приходящие на акцию-31, как бы хотят просто сказать: хватит уже нас «катать на «Ладе».