Зачем Путину потребовалась своя армия
Создание Национальной гвардии — это попытка одного из самых радикальных изменений ландшафта российских силовых органов за последние десятилетия
Окончательные контуры нового суперведомства еще неясны. В президентском указе говорится о Федеральной службе войск Национальной гвардии, а в Думу внесен пока проект закона о войсках Национальной гвардии, но не о самой федеральной службе.
Но уже очевидно, что войска Национальной гвардии — это новая внутренняя армия с огромными полномочиями. Главная особенность в том, что новое ведомство объединяет функции, раньше разделенные по разным ведомствам и подразделениям. С одной стороны, это функция поддержания общественного порядка и противодействия массовым беспорядкам, чем занимаются подразделения МВД (ОМОН), а с другой — противодействие терроризму, за что отвечает ФСБ. Национальная гвардия призвана решать обе задачи разом. Согласно утечкам, численность внутренней армии составит до 400 тыс. человек. Она, по сути, заточена под то, чтобы установить режим чрезвычайного положения на всей территории страны без помощи прочих силовых органов.
Ватерлоо Владимира Колокольцева
По сути, МВД несет беспрецедентные в своей истории потери в полномочиях и ресурсах. Помимо того что полиция лишилась практически всех средств серьезной силовой поддержки, к новому ведомству отошли также вневедомственная охрана, лицензирование частной охранной деятельности и контроль оборота оружия. Это и огромный рынок, и политический вопрос контроля частных силовых структур, которые активно развиваются в России.
Учитывая, что раньше медведевской реформой из МВД было в значительной степени выведено следствие, можно сказать, что МВД сегодня практически утратило как реальный силовой потенциал, так и политические рычаги общефедерального уровня. И выглядит скорее как централизованная система муниципальной полиции — армия участковых и линейных работников.
Негласное противостояние КГБ — ФСБ и МВД — один из столпов российской модели внутреннего управления со времен Леонида Брежнева. Чекисты брали решительный верх над милицейскими после смерти Леонида Брежнева, когда генсеком стал председатель КГБ Юрий Андропов, а обвиненный в коррупции и лишенный постов и наград милицейский министр Николай Щелоков застрелился из охотничьего ружья. После падения коммунистического режима, наоборот, КГБ, в котором Борис Ельцин справедливо видел ключевой институт сталинской государственности, несло огромные потери. С приходом Владимира Путина ситуация вновь резко развернулась, и после громкой информационно-репрессивной кампании «Оборотни в погонах» руководство милицейским ведомством перешло к выходцам из КГБ — ФСБ.
В начале 2012 года после масштабных протестов Кремль был заинтересован в лояльности традиционных бюрократических институтов. Губернаторам было обещано возвращение к выборности, а МВД получило милицейского начальника Владимира Колокольцева. Однако уже в 2013 году заместителем министра и командующим внутренними войсками стал бывший охранник Путина Виктор Золотов. И сразу поползли слухи, что он сменит Колокольцева в должности министра.
Но все оказалось гораздо хуже: в результате двухлетней борьбы Колокольцев сохранил свой пост, зато потерял не менее трети своего ведомства в смысле ресурсов и политически значимых полномочий.
Бородино Александра Бортникова?
Впрочем, МВД не единственный потерпевший «золотовского дела». Упор на борьбе с терроризмом и экстремизмом, сделанный в президентском указе и законопроекте о Национальной гвардии, ставит вопрос — а что теперь будут делать соответствующие подразделения ФСБ?
Вообще возвращение ФСБ к былому могуществу было сопряжено в 2000-е с политической и юридической проблемой: если мы живем в демократическом государстве, то как обосновать расширение полномочий и ресурсов тайной полиции? Задачи борьбы с оргпреступностью и терроризмом стали важнейшим рычагом (или ширмой, кому как нравится) политического укрепления ФСБ. Теперь же ФСБ перестает быть монополистом на перспективной контртеррористической «поляне» и будет конкурировать с ведомством Виктора Золотова.
Если основная ресурсная база нового ведомства «отпилена» от МВД, то второй ногой «армия Золотова» стоит на территории ФСБ. Например, расходы на противодействие терроризму (они хороши тем, что будут урезаться в последнюю очередь) теперь, скорее всего, будут либо увеличены, чтобы хватило уже на две «конторы», либо разделены между Золотовым и Александром Бортниковым.
Но главная на сегодняшний день интрига — будет ли в законе о Федеральной службе Национальной гвардии упомянуто ее право вести оперативную деятельность по противодействию экстремизму и терроризму? Если да, то ведомство Золотова станет не только внутренней армией, но еще и новой спецслужбой, прямо конкурирующей с Лубянкой. Конкурирующей, что важно, не только общими ресурсами, но еще и персональным ресурсом.
Здесь надо отметить, что выходец из 9-го управления КГБ Виктор Золотов не является, видимо, для нынешней ФСБ «своим». В середине 1990-х, в эпоху упадка спецслужбы, он оказался среди тех, кто «сменил прописку», перейдя в коммерческую охрану. Как неоднократно упоминали СМИ, в середине 1990-х Золотов работал с авторитетным питерским предпринимателем Романом Цеповым. А уже затем, став охранником Путина, вернулся на политико-силовой олимп.
Опричнина 2.0
Вполне очевидно, что вопреки официальным утверждениям новое суперведомство как раз практически во всех своих задачах дублирует функции МВД и ФСБ. У него вообще нет собственного функционала в рамках, скажем так, задач государственного строительства. В законопроекте постоянно мелькают слова, что свои полномочия Национальная гвардия осуществляет во взаимодействии с такими-то и такими-то органами. Но тогда в чем смысл ее отдельности, в чем ее функционал?
Видимо, в том самом особом типе лояльности, который принес с собой из 1990-х Виктор Золотов, и в конкуренции с другими силовыми институтами. Вообще потребность в Национальной гвардии обычно возникает, когда традиционные силовые структуры выглядят ненадежными или недееспособными. Национальная гвардия при своем создании — это обычно чрезвычайная структура. Да, это преторианская гвардия, или опричнина, имеющая функции и армии, и спецслужбы, но не являющаяся при этом ни традиционной армией, ни традиционной спецслужбой. Она не имеет корней в системе государственных институтов и замкнута на тех, кто ее создал и кому она подчиняется.
Логика у такого институционального строительства, безусловно, есть. Как показали и события в СССР — России 1990-х, и опыт падения многих режимов в Европе, Азии и на территории бывшего СССР, традиционные силовые органы, имеющие государственные функции (закрепленные в Конституции) и действующие на профессиональной основе, как правило, уклоняются от участия в вооруженном противостоянии правителя и разгневанных масс, если такая коллизия возникает, и склоняются чаще к сохранению лояльности своей корпорации, нежели конкретному правителю.
Логика создания подобных чрезвычайных структур — это логика «эскалации безопасности», характерная для многих режимов в стадии кризиса. И состоит она в том, что чем больше режим видит угроз, тем решительнее начинает расправляться с этими угрозами — оппозиционерами, заподозренными в нелояльности элитами и так далее. Но каждая такая победа приносит не успокоение, а новых реальных или предполагаемых врагов и новые потенциальные угрозы, которые требуют немедленного ответа — наращивания силовых возможностей. «Эскалация безопасности» — это нестабильность, продуцируемая самим режимом под лозунгом предотвращения рисков дестабилизации.
Логика «эскалации безопасности» отражает внутренние проблемы власти, но, судя по отдельным примерам, не является гарантией ее выживания. Драматически курьезным и, в сущности, хрестоматийным является здесь следующий пример. Стремительный суд и расстрел четы Чаушеску 25 декабря 1989 года были организованы двухзвездным генералом Виктором Стэнкулеску — тем самым, который (после отказа министра обороны) взял на себя выполнение приказа Чаушеску расстрелять демонстрантов в Тимишоаре 17 декабря того же года. Эти события разделили всего восемь дней.
Кирилл Рогов, политический обозреватель
Окончательные контуры нового суперведомства еще неясны. В президентском указе говорится о Федеральной службе войск Национальной гвардии, а в Думу внесен пока проект закона о войсках Национальной гвардии, но не о самой федеральной службе.
Но уже очевидно, что войска Национальной гвардии — это новая внутренняя армия с огромными полномочиями. Главная особенность в том, что новое ведомство объединяет функции, раньше разделенные по разным ведомствам и подразделениям. С одной стороны, это функция поддержания общественного порядка и противодействия массовым беспорядкам, чем занимаются подразделения МВД (ОМОН), а с другой — противодействие терроризму, за что отвечает ФСБ. Национальная гвардия призвана решать обе задачи разом. Согласно утечкам, численность внутренней армии составит до 400 тыс. человек. Она, по сути, заточена под то, чтобы установить режим чрезвычайного положения на всей территории страны без помощи прочих силовых органов.
Ватерлоо Владимира Колокольцева
По сути, МВД несет беспрецедентные в своей истории потери в полномочиях и ресурсах. Помимо того что полиция лишилась практически всех средств серьезной силовой поддержки, к новому ведомству отошли также вневедомственная охрана, лицензирование частной охранной деятельности и контроль оборота оружия. Это и огромный рынок, и политический вопрос контроля частных силовых структур, которые активно развиваются в России.
Учитывая, что раньше медведевской реформой из МВД было в значительной степени выведено следствие, можно сказать, что МВД сегодня практически утратило как реальный силовой потенциал, так и политические рычаги общефедерального уровня. И выглядит скорее как централизованная система муниципальной полиции — армия участковых и линейных работников.
Негласное противостояние КГБ — ФСБ и МВД — один из столпов российской модели внутреннего управления со времен Леонида Брежнева. Чекисты брали решительный верх над милицейскими после смерти Леонида Брежнева, когда генсеком стал председатель КГБ Юрий Андропов, а обвиненный в коррупции и лишенный постов и наград милицейский министр Николай Щелоков застрелился из охотничьего ружья. После падения коммунистического режима, наоборот, КГБ, в котором Борис Ельцин справедливо видел ключевой институт сталинской государственности, несло огромные потери. С приходом Владимира Путина ситуация вновь резко развернулась, и после громкой информационно-репрессивной кампании «Оборотни в погонах» руководство милицейским ведомством перешло к выходцам из КГБ — ФСБ.
В начале 2012 года после масштабных протестов Кремль был заинтересован в лояльности традиционных бюрократических институтов. Губернаторам было обещано возвращение к выборности, а МВД получило милицейского начальника Владимира Колокольцева. Однако уже в 2013 году заместителем министра и командующим внутренними войсками стал бывший охранник Путина Виктор Золотов. И сразу поползли слухи, что он сменит Колокольцева в должности министра.
Но все оказалось гораздо хуже: в результате двухлетней борьбы Колокольцев сохранил свой пост, зато потерял не менее трети своего ведомства в смысле ресурсов и политически значимых полномочий.
Бородино Александра Бортникова?
Впрочем, МВД не единственный потерпевший «золотовского дела». Упор на борьбе с терроризмом и экстремизмом, сделанный в президентском указе и законопроекте о Национальной гвардии, ставит вопрос — а что теперь будут делать соответствующие подразделения ФСБ?
Вообще возвращение ФСБ к былому могуществу было сопряжено в 2000-е с политической и юридической проблемой: если мы живем в демократическом государстве, то как обосновать расширение полномочий и ресурсов тайной полиции? Задачи борьбы с оргпреступностью и терроризмом стали важнейшим рычагом (или ширмой, кому как нравится) политического укрепления ФСБ. Теперь же ФСБ перестает быть монополистом на перспективной контртеррористической «поляне» и будет конкурировать с ведомством Виктора Золотова.
Если основная ресурсная база нового ведомства «отпилена» от МВД, то второй ногой «армия Золотова» стоит на территории ФСБ. Например, расходы на противодействие терроризму (они хороши тем, что будут урезаться в последнюю очередь) теперь, скорее всего, будут либо увеличены, чтобы хватило уже на две «конторы», либо разделены между Золотовым и Александром Бортниковым.
Но главная на сегодняшний день интрига — будет ли в законе о Федеральной службе Национальной гвардии упомянуто ее право вести оперативную деятельность по противодействию экстремизму и терроризму? Если да, то ведомство Золотова станет не только внутренней армией, но еще и новой спецслужбой, прямо конкурирующей с Лубянкой. Конкурирующей, что важно, не только общими ресурсами, но еще и персональным ресурсом.
Здесь надо отметить, что выходец из 9-го управления КГБ Виктор Золотов не является, видимо, для нынешней ФСБ «своим». В середине 1990-х, в эпоху упадка спецслужбы, он оказался среди тех, кто «сменил прописку», перейдя в коммерческую охрану. Как неоднократно упоминали СМИ, в середине 1990-х Золотов работал с авторитетным питерским предпринимателем Романом Цеповым. А уже затем, став охранником Путина, вернулся на политико-силовой олимп.
Опричнина 2.0
Вполне очевидно, что вопреки официальным утверждениям новое суперведомство как раз практически во всех своих задачах дублирует функции МВД и ФСБ. У него вообще нет собственного функционала в рамках, скажем так, задач государственного строительства. В законопроекте постоянно мелькают слова, что свои полномочия Национальная гвардия осуществляет во взаимодействии с такими-то и такими-то органами. Но тогда в чем смысл ее отдельности, в чем ее функционал?
Видимо, в том самом особом типе лояльности, который принес с собой из 1990-х Виктор Золотов, и в конкуренции с другими силовыми институтами. Вообще потребность в Национальной гвардии обычно возникает, когда традиционные силовые структуры выглядят ненадежными или недееспособными. Национальная гвардия при своем создании — это обычно чрезвычайная структура. Да, это преторианская гвардия, или опричнина, имеющая функции и армии, и спецслужбы, но не являющаяся при этом ни традиционной армией, ни традиционной спецслужбой. Она не имеет корней в системе государственных институтов и замкнута на тех, кто ее создал и кому она подчиняется.
Логика у такого институционального строительства, безусловно, есть. Как показали и события в СССР — России 1990-х, и опыт падения многих режимов в Европе, Азии и на территории бывшего СССР, традиционные силовые органы, имеющие государственные функции (закрепленные в Конституции) и действующие на профессиональной основе, как правило, уклоняются от участия в вооруженном противостоянии правителя и разгневанных масс, если такая коллизия возникает, и склоняются чаще к сохранению лояльности своей корпорации, нежели конкретному правителю.
Логика создания подобных чрезвычайных структур — это логика «эскалации безопасности», характерная для многих режимов в стадии кризиса. И состоит она в том, что чем больше режим видит угроз, тем решительнее начинает расправляться с этими угрозами — оппозиционерами, заподозренными в нелояльности элитами и так далее. Но каждая такая победа приносит не успокоение, а новых реальных или предполагаемых врагов и новые потенциальные угрозы, которые требуют немедленного ответа — наращивания силовых возможностей. «Эскалация безопасности» — это нестабильность, продуцируемая самим режимом под лозунгом предотвращения рисков дестабилизации.
Логика «эскалации безопасности» отражает внутренние проблемы власти, но, судя по отдельным примерам, не является гарантией ее выживания. Драматически курьезным и, в сущности, хрестоматийным является здесь следующий пример. Стремительный суд и расстрел четы Чаушеску 25 декабря 1989 года были организованы двухзвездным генералом Виктором Стэнкулеску — тем самым, который (после отказа министра обороны) взял на себя выполнение приказа Чаушеску расстрелять демонстрантов в Тимишоаре 17 декабря того же года. Эти события разделили всего восемь дней.
Кирилл Рогов, политический обозреватель