Как угольщики справляются с падением спроса
Проблемы нефтяников для производителей угля — это вчерашний день. И угольная отрасль нашла решение: когда сырье оказывается невостребованным, нужно начать его перерабатывать.
Заложники инфраструктуры
Кризис перепроизводства, в который сейчас попали производители нефти, для угольной отрасли привычная повестка дня. Россия по производству угля сейчас на 6-м месте в мире (после КНР, США, Индонезии, Австралии, Индии). Конкуренция колоссальная — цены за последние пять лет достигли минимума (в декабре 2015 года они держались на уровне: энергетический уголь — $56 за тонну, коксующийся уголь — $80 за тонну).
Страны вводят ограничения в виде пошлин на ввоз угля. Китай с 2014 года ввел пошлины на коксующиеся и антрацитовые угли — 3%, на каменный уголь — 6%, а для всех остальных углей — 5%. В результате экспорт российского угля в Китай сократился в два раза в денежном выражении — до $1,1 млрд, на 36% — в физическом: 16,5 млн т.
Это приводит к перенасыщению мирового рынка, а также к закрытию угольных компаний и шахт. В Великобритании закрылась последняя угольная шахта Kellingley, германская шахта Auguste Victoria проработала 116 лет и находится в консервации, в Польше закрыты четыре нерентабельные шахты, крупнейшая североамериканская компания по добыче угля Arch Coal объявила себя банкротом.
Сланцевая революция в США привела к тому, что на внутреннем рынке в 2008–2009 годах высвободилось огромное количество неликвидного угля, направленного позднее на рынки ЕС (в тот период цена на уголь на мировом рынке упала из-за нового дешевого газа, падение цены сейчас результат общего сырьевого тренда).
Возникает вопрос: если на товар упал спрос, зачем его производить? Мировая угольная промышленность — заложник инфраструктуры: угольную шахту можно остановить, по сути, один раз, запустить ее в работу через несколько лет простоя, когда цены могут пойти вверх, по затратам может быть сопоставимо со строительством новой.
Уйти с мирового рынка угля также можно только раз: выпавшие объемы заместят поставщики из Австралии, Индонезии (тем более у них все намного лучше с транспортными затратами в себестоимости продаж, чем у кузбасского угля, в цене которого 50–60% — это ж/д тариф).
На внутреннем же рынке для развития инфраструктуры массового потребления под природный газ и/или иные энергоносители нужны не один год и расширение программы газификации. Если вдруг закроются все шахты, страна останется без тепла.
Что делать?
Уголь — более традиционное, а в некоторых случаях более качественное сырье для химической индустрии, чем нефть и газ (так, буквально драгоценные индивидуальные химические соединения антрацен, флуорен, хинолин, изохинолин, карбазол можно получить только из каменноугольной смолы, которая получается при коксовании угля).
В России уголь традиционно воспринимается исключительно как сырье для энергетики и металлургии. С точки зрения выручки эти отрасли останутся самыми сильными каналами продаж угля в ближайшие годы. Однако углехимия — второй после энергетики по ресурсоемкости способ экономически эффективной утилизации угля. Современная технологическая карта углехимии позволяет производить 130 базовых полупродуктов, и все они значительно дороже, чем уголь. Почти треть мирового поливинилхлорида и четверть аммиака и метанола производятся из угля.
Рынок скептически смотрит на потенциал развития углехимии в странах, где есть значительные и дешевые в разработке запасы нефти и газа. Однако для России развитие углехимии — это не просто попытка заменить углем нефть и газ, но и технологичный способ дорого продать уголь на падающем рынке.
Например, строительство завода по производству олефинов (этилен, пропилен) из угля мощностью 500 тыс. т в год закрывает весь объем реализации небольшого угольного предприятия мощностью около 2 млн т угля в год. При этом емкость всего российского рынка угля увеличивается на 1%.
Олефины из угля в России не делает никто. Единственной работающей технологией газификации угля является красноярская «Термококс», наиболее успешно применяемая на предприятиях «Карбоника-Ф» (они газифицируют бурый уголь, получают тепло, полукокс и углеродные сорбенты, при этом тепловая энергия является, по сути, бесплатной за счет продажи «попутных» сорбентов) и ТЭЦ-2 в столице Монголии Улан-Баторе (газифицируют бурый уголь, производят тепло и топливные брикеты для частного сектора).
При этом страна зависит от импорта сложных продуктов органического синтеза (полимеров и сополимеров) и углеродных материалов с заданными функциональными свойствами. Потенциал импортозамещения первичных полимеров на внутреннем рынке превышает 300 млрд руб., готовых изделий из пластиков — 350 млрд руб. Низкая стоимость и транспортная доступность сырья также обеспечивают конкурентоспособность российских «угольных» олефинов. А низкие цены на уголь и курс рубля к доллару США обеспечивают сильный экспортный потенциал.
Эксперты «Кузбасского технопарка» рассчитали себестоимость производства метанола и олефинов в России и сравнили эти показатели с данными КНР и США. В анализе учитывались все необходимые затраты на сырье и операционные расходы, включая амортизацию оборудования и ФОТ (за основу была принята финансово-экономическая модель Deutsche Bank). В расчетах учитывалось, что уголь передается на собственное метанольное производство по себестоимости добычи, равной в среднем 800 руб. за тонну. За счет такой низкой стоимости сырья себестоимость угольного метанола составляет около $140 за тонну. Внутренняя рыночная цена — $231 за тонну, экспортная цена — $255 за тонну. Таким образом, российский угольный метанол конкурентоспособен в глобальном масштабе, у него хорошие рентабельность и экспортный потенциал.
Слияние бизнеса и науки
Для развития углехимии в России нужно аккумулировать и поддерживать проекты в области переработки угля, которые будут ориентированы на запрос рынка. Наша задача — сделать из углехимии такую же развитую подотрасль химической промышленности, как нефтехимия или фармацевтика. Сейчас российские прикладные исследования сосредоточены вокруг научного задела небольшого количества вузов и НИИ. Эти технологии не всегда попадают в спрос. Более того, наши ученые ходят по траектории, в которой уже есть готовые зарубежные инжиниринговые решения и оборудование.
Нужно искать возможности государственно-частного партнерства по проектам в области углехимии, выращивать собственные углехимические стартапы и искать «стыковки» крупных угольных компаний с молодыми разработчиками.
Не исключено, что этот опыт вскоре пригодится и нефтяным компаниям. Просто экспортировать сырье при нынешней ценовой конъюнктуре совсем печально.
Сергей Муравьев
Заложники инфраструктуры
Кризис перепроизводства, в который сейчас попали производители нефти, для угольной отрасли привычная повестка дня. Россия по производству угля сейчас на 6-м месте в мире (после КНР, США, Индонезии, Австралии, Индии). Конкуренция колоссальная — цены за последние пять лет достигли минимума (в декабре 2015 года они держались на уровне: энергетический уголь — $56 за тонну, коксующийся уголь — $80 за тонну).
Страны вводят ограничения в виде пошлин на ввоз угля. Китай с 2014 года ввел пошлины на коксующиеся и антрацитовые угли — 3%, на каменный уголь — 6%, а для всех остальных углей — 5%. В результате экспорт российского угля в Китай сократился в два раза в денежном выражении — до $1,1 млрд, на 36% — в физическом: 16,5 млн т.
Это приводит к перенасыщению мирового рынка, а также к закрытию угольных компаний и шахт. В Великобритании закрылась последняя угольная шахта Kellingley, германская шахта Auguste Victoria проработала 116 лет и находится в консервации, в Польше закрыты четыре нерентабельные шахты, крупнейшая североамериканская компания по добыче угля Arch Coal объявила себя банкротом.
Сланцевая революция в США привела к тому, что на внутреннем рынке в 2008–2009 годах высвободилось огромное количество неликвидного угля, направленного позднее на рынки ЕС (в тот период цена на уголь на мировом рынке упала из-за нового дешевого газа, падение цены сейчас результат общего сырьевого тренда).
Возникает вопрос: если на товар упал спрос, зачем его производить? Мировая угольная промышленность — заложник инфраструктуры: угольную шахту можно остановить, по сути, один раз, запустить ее в работу через несколько лет простоя, когда цены могут пойти вверх, по затратам может быть сопоставимо со строительством новой.
Уйти с мирового рынка угля также можно только раз: выпавшие объемы заместят поставщики из Австралии, Индонезии (тем более у них все намного лучше с транспортными затратами в себестоимости продаж, чем у кузбасского угля, в цене которого 50–60% — это ж/д тариф).
На внутреннем же рынке для развития инфраструктуры массового потребления под природный газ и/или иные энергоносители нужны не один год и расширение программы газификации. Если вдруг закроются все шахты, страна останется без тепла.
Что делать?
Уголь — более традиционное, а в некоторых случаях более качественное сырье для химической индустрии, чем нефть и газ (так, буквально драгоценные индивидуальные химические соединения антрацен, флуорен, хинолин, изохинолин, карбазол можно получить только из каменноугольной смолы, которая получается при коксовании угля).
В России уголь традиционно воспринимается исключительно как сырье для энергетики и металлургии. С точки зрения выручки эти отрасли останутся самыми сильными каналами продаж угля в ближайшие годы. Однако углехимия — второй после энергетики по ресурсоемкости способ экономически эффективной утилизации угля. Современная технологическая карта углехимии позволяет производить 130 базовых полупродуктов, и все они значительно дороже, чем уголь. Почти треть мирового поливинилхлорида и четверть аммиака и метанола производятся из угля.
Рынок скептически смотрит на потенциал развития углехимии в странах, где есть значительные и дешевые в разработке запасы нефти и газа. Однако для России развитие углехимии — это не просто попытка заменить углем нефть и газ, но и технологичный способ дорого продать уголь на падающем рынке.
Например, строительство завода по производству олефинов (этилен, пропилен) из угля мощностью 500 тыс. т в год закрывает весь объем реализации небольшого угольного предприятия мощностью около 2 млн т угля в год. При этом емкость всего российского рынка угля увеличивается на 1%.
Олефины из угля в России не делает никто. Единственной работающей технологией газификации угля является красноярская «Термококс», наиболее успешно применяемая на предприятиях «Карбоника-Ф» (они газифицируют бурый уголь, получают тепло, полукокс и углеродные сорбенты, при этом тепловая энергия является, по сути, бесплатной за счет продажи «попутных» сорбентов) и ТЭЦ-2 в столице Монголии Улан-Баторе (газифицируют бурый уголь, производят тепло и топливные брикеты для частного сектора).
При этом страна зависит от импорта сложных продуктов органического синтеза (полимеров и сополимеров) и углеродных материалов с заданными функциональными свойствами. Потенциал импортозамещения первичных полимеров на внутреннем рынке превышает 300 млрд руб., готовых изделий из пластиков — 350 млрд руб. Низкая стоимость и транспортная доступность сырья также обеспечивают конкурентоспособность российских «угольных» олефинов. А низкие цены на уголь и курс рубля к доллару США обеспечивают сильный экспортный потенциал.
Эксперты «Кузбасского технопарка» рассчитали себестоимость производства метанола и олефинов в России и сравнили эти показатели с данными КНР и США. В анализе учитывались все необходимые затраты на сырье и операционные расходы, включая амортизацию оборудования и ФОТ (за основу была принята финансово-экономическая модель Deutsche Bank). В расчетах учитывалось, что уголь передается на собственное метанольное производство по себестоимости добычи, равной в среднем 800 руб. за тонну. За счет такой низкой стоимости сырья себестоимость угольного метанола составляет около $140 за тонну. Внутренняя рыночная цена — $231 за тонну, экспортная цена — $255 за тонну. Таким образом, российский угольный метанол конкурентоспособен в глобальном масштабе, у него хорошие рентабельность и экспортный потенциал.
Слияние бизнеса и науки
Для развития углехимии в России нужно аккумулировать и поддерживать проекты в области переработки угля, которые будут ориентированы на запрос рынка. Наша задача — сделать из углехимии такую же развитую подотрасль химической промышленности, как нефтехимия или фармацевтика. Сейчас российские прикладные исследования сосредоточены вокруг научного задела небольшого количества вузов и НИИ. Эти технологии не всегда попадают в спрос. Более того, наши ученые ходят по траектории, в которой уже есть готовые зарубежные инжиниринговые решения и оборудование.
Нужно искать возможности государственно-частного партнерства по проектам в области углехимии, выращивать собственные углехимические стартапы и искать «стыковки» крупных угольных компаний с молодыми разработчиками.
Не исключено, что этот опыт вскоре пригодится и нефтяным компаниям. Просто экспортировать сырье при нынешней ценовой конъюнктуре совсем печально.
Сергей Муравьев