Наплыв беженцев в Европу — не экономическая, а культурная проблема
("The National Interest", США)
Роберт Мерри (Robert W. Merry)
Третьего ноября New York Times опубликовала статью своего иностранного корреспондента Адама Носситера (Adam Nossiter) о французском городе Безье. Как пишет Носситер, это крупнейший в стране город, контролируемый ультраправыми. По словам журналиста, мэр Безье Робер Менар (Robert Mйnard) «когда-то бесстрашно отстаивал свободу прессы на четырех континентах и героически защищал свободу слова» (Робер Менар является основателем организации «Репортеры без границ» — прим. перев.). Однако теперь он выступает против захлестнувшего его город потока мигрантов. Он говорит, что не хочет, чтобы большинство населения Безье состояло из мусульман, и чтобы город приобрел мусульманскую идентичность, утратив французское наследие и французский дух. «Это вопрос цифр», — утверждает он.
По мнению Носситера, все это делает Менара «символом французского правого экстремизма».
Это любопытная характеристика, особенно, если учесть, что в своей статье Носситер неоднократно отмечает: многие в стране следят за происходящим в Безье, считая, что речь может идти о появлении в политике новой серьезной тенденции. В частности, Носситер цитирует некоего университетского политолога, который заметил, что «Безье может стать полноценным политическим символом». Другими словами, антимигрантский настрой Менара многие разделяют, и он может превратиться в самое популярное мнение.
Все это заставляет задаться одним вопросом, требующим умения видеть факты в исторической перспективе — а заодно и определенной беспристрастности (скажем, тот же Носситер его не задает). Почему желание сохранить свое культурное наследие — это «правый экстремизм», а стремление его уничтожить или проявление безразличие к его судьбе — это не экстремизм? Характерно, что Носситер пытается не рассматривать происходящие сейчас в Европе события — то есть наплыв мигрантов, который угрожает изменить континент и западную культуру, — в более широком контексте.
В тот же день, когда вышел материал Носситера, на первой странице Washington Post появился заголовок: «Искушение закрыть двери: рекордный прилив мигрантов порождает требования запечатать европейские границы» («Tempted to close the doors: As migrant tide reaches a new high, pressure builds for Europe to seal its borders»). К статье прилагался график, демонстрировавший, что в 2014 году в Европу прибыли 218394 мигранта, а в этом году уже к ноябрю их число превысило 744 тысячи. Чиновник из крохотной Словении заявил: «Всего за две недели мы приняли более 100 тысяч мигрантов». Как он пояснил, это соответствует 5% от населения страны.
Многие из этих мигрантов не собираются оставаться в бедной Словении, от правительства которой трудно ожидать большой щедрости. Они хотят в богатую Германию, национальный лидер (пока еще лидер!) которой готова радушно их принять. По данным Post, за последние девять месяцев Германия приняла 500 тысяч иммигрантов. За год их, вероятно, наберется около 700 тысяч. Сравнимый — в пересчете на количество населения — приток мигрантов в США составил бы около 2,8 миллиона человек. Кто-нибудь сомневается, что подобный наплыв за короткое время неминуемо вызвал бы негативную реакцию? Разумеется, такая реакция заставила бы либералов заговорить о «правом экстремизме» или даже о расизме. Что расистского или экстремистского в стремлении отстаивать свои национальные границы и предотвратить общественный и культурый хаос, который может возникнуть, когда иммиграционные потоки превысят поглощающую способность общества? Судя по всему, наша элита видит расизм именно в этом, а вот приток иммигрантов в любых количествах ее ни в коем случае не тревожит.
Однако в народе на ситуацию смотрят совсем иначе. Медиа-истеблишмент Соединенных Штатов все никак не может понять, откуда у такой нелепой фигуры, как Дональд Трамп (Donald Trump), такая поддержка в обществе. А ответ отчасти заключается в том, что многих избирателей, которые не считают себя ни расистами, ни экстремистами и не любят, когда их так называют, беспокоит проблема миграции, и Трамп разделяет с ними это беспокойство.
Люди инстинктивно понимают то, о чем элите не нравится думать. Они чувствуют, что изрядная часть мировой истории — это история вторжений и миграций (причем, одно часто трудно отличить от другого), а также сопротивления вторжениям и миграциям. Вспомним хотя бы Великую китайскую стену, которую веками строили и достраивали, чтобы защитить китайскую цивилизацию от волн кочевников из евразийских степей.
Ислам уже в третий раз всерьез угрожает Европе. Религиозный подъем, вдохновленный Мухаммедом в VII веке, подтолкнул арабов к десятилетиям территориальной экспансии. Ислам захватил весь Ближний Восток, прорвался с войсками мавров через Испанию и в 732 году пришел во Францию. Там его и остановили европейские силы. После того, как Карл Мартелл разгромил мавров при Пуатье, Европа начала ответное наступление. Процесс шел много веков и завершился в 1492 году изгнанием мавров из Испании.
Стоит задуматься, какая участь ждала бы западную цивилизацию, если бы мусульмане победили Карла Мартелла и овладели сердцем Европы. Продолжил бы Запад медленно продвигаться вперед сквозь так называемую Эпоху веры (термин Уилла Дюранта (Will Durant))? Наступили бы Ренессанс и Просвещение? Возникли бы капитализм и либеральная демократия? Увидел бы мир летящие контрфорсы готических соборов и картины голландских мастеров, победивших пространство и время с помощью света и тени? Появились бы грандиозная западная музыка, поэты-романтики, великие писатели? Что было бы с глобальной экспансией и со всеми теми триумфами человеческого духа и вершинами человеческого опыта, которые неотделимы от извечно сопровождающих человеческую историю насилий и притеснений?
Возможно, ответом на это будет: «Какая разница?» Сейчас в Европе так, по-видимому, думают многие. Однако это неподходящий ответ для здоровой и сильной цивилизации.
Спустя восемь веков после спасшей Европу победы Карла Мартелла великий османский правитель Сулейман Великолепный осадил Вену. Многие историки полагают, что он строил планы по захвату всей Европы. Захватив Балканы, османы в течение столетия продвигались вверх по Дунаю. Они успели завоевать центральную часть Венгрии и Трансильванию. Неудавшаяся попытка Сулеймана взять Вену в 1529 году стала пиком европейской экспансии турок, а после 1683 года и еще одной неудачной осады этого же города Османская империя начала медленно, но неотвратимо приходить в упадок. Окончательно она рухнула в Первую мировую войну.
Европейцы чувствовали последствия османских завоеваний веками. «Турки сокрушили Балканы, — писала Ребекка Уэст (Rebecca West) в своей знаменитой книге „Черный ягненок и серый сокол" („Black Lamb and Grey Falcon"). — Ущерб был так велик, что до сих пор не изгладился». Корни кровопролитных балканских войн 1990-х годов лежат в османских бесчинствах XIV века на европейской земле.
В наши дни иммиграция обсуждается в Европе и Америке в основном в экономическом аспекте. Людей волнует, хватит ли мигрантам школ, не станут ли они бременем для социального государства, не упадут ли зарплаты. Кто-то опасается, что приток иностранцев, лишенных ресурсов, породит волну преступности. Однако, на самом деле, речь в таких случаях всегда шла и продолжает идти о судьбах культуры.
По каким-то причинам западные элиты не хотят это понимать и предпочитают называть тех, кто так думает, экстремистами и расистами. Именно такой позиции, судя по тону и духу его статьи, придерживается и Адам Носситер. Однако в действительности Европа уже столкнулась, а Америка, скорее всего, столкнется через несколько лет с перворазрядным кризисом, и народы будут требовать от своих правительств его урегулировать. Именно в этом и заключается значимость Робера Менара и французского города Безье.
Роберт Мерри — пишущий редактор The National Interest, автор книг об истории и внешней политике Америки.
Роберт Мерри (Robert W. Merry)
Третьего ноября New York Times опубликовала статью своего иностранного корреспондента Адама Носситера (Adam Nossiter) о французском городе Безье. Как пишет Носситер, это крупнейший в стране город, контролируемый ультраправыми. По словам журналиста, мэр Безье Робер Менар (Robert Mйnard) «когда-то бесстрашно отстаивал свободу прессы на четырех континентах и героически защищал свободу слова» (Робер Менар является основателем организации «Репортеры без границ» — прим. перев.). Однако теперь он выступает против захлестнувшего его город потока мигрантов. Он говорит, что не хочет, чтобы большинство населения Безье состояло из мусульман, и чтобы город приобрел мусульманскую идентичность, утратив французское наследие и французский дух. «Это вопрос цифр», — утверждает он.
По мнению Носситера, все это делает Менара «символом французского правого экстремизма».
Это любопытная характеристика, особенно, если учесть, что в своей статье Носситер неоднократно отмечает: многие в стране следят за происходящим в Безье, считая, что речь может идти о появлении в политике новой серьезной тенденции. В частности, Носситер цитирует некоего университетского политолога, который заметил, что «Безье может стать полноценным политическим символом». Другими словами, антимигрантский настрой Менара многие разделяют, и он может превратиться в самое популярное мнение.
Все это заставляет задаться одним вопросом, требующим умения видеть факты в исторической перспективе — а заодно и определенной беспристрастности (скажем, тот же Носситер его не задает). Почему желание сохранить свое культурное наследие — это «правый экстремизм», а стремление его уничтожить или проявление безразличие к его судьбе — это не экстремизм? Характерно, что Носситер пытается не рассматривать происходящие сейчас в Европе события — то есть наплыв мигрантов, который угрожает изменить континент и западную культуру, — в более широком контексте.
В тот же день, когда вышел материал Носситера, на первой странице Washington Post появился заголовок: «Искушение закрыть двери: рекордный прилив мигрантов порождает требования запечатать европейские границы» («Tempted to close the doors: As migrant tide reaches a new high, pressure builds for Europe to seal its borders»). К статье прилагался график, демонстрировавший, что в 2014 году в Европу прибыли 218394 мигранта, а в этом году уже к ноябрю их число превысило 744 тысячи. Чиновник из крохотной Словении заявил: «Всего за две недели мы приняли более 100 тысяч мигрантов». Как он пояснил, это соответствует 5% от населения страны.
Многие из этих мигрантов не собираются оставаться в бедной Словении, от правительства которой трудно ожидать большой щедрости. Они хотят в богатую Германию, национальный лидер (пока еще лидер!) которой готова радушно их принять. По данным Post, за последние девять месяцев Германия приняла 500 тысяч иммигрантов. За год их, вероятно, наберется около 700 тысяч. Сравнимый — в пересчете на количество населения — приток мигрантов в США составил бы около 2,8 миллиона человек. Кто-нибудь сомневается, что подобный наплыв за короткое время неминуемо вызвал бы негативную реакцию? Разумеется, такая реакция заставила бы либералов заговорить о «правом экстремизме» или даже о расизме. Что расистского или экстремистского в стремлении отстаивать свои национальные границы и предотвратить общественный и культурый хаос, который может возникнуть, когда иммиграционные потоки превысят поглощающую способность общества? Судя по всему, наша элита видит расизм именно в этом, а вот приток иммигрантов в любых количествах ее ни в коем случае не тревожит.
Однако в народе на ситуацию смотрят совсем иначе. Медиа-истеблишмент Соединенных Штатов все никак не может понять, откуда у такой нелепой фигуры, как Дональд Трамп (Donald Trump), такая поддержка в обществе. А ответ отчасти заключается в том, что многих избирателей, которые не считают себя ни расистами, ни экстремистами и не любят, когда их так называют, беспокоит проблема миграции, и Трамп разделяет с ними это беспокойство.
Люди инстинктивно понимают то, о чем элите не нравится думать. Они чувствуют, что изрядная часть мировой истории — это история вторжений и миграций (причем, одно часто трудно отличить от другого), а также сопротивления вторжениям и миграциям. Вспомним хотя бы Великую китайскую стену, которую веками строили и достраивали, чтобы защитить китайскую цивилизацию от волн кочевников из евразийских степей.
Ислам уже в третий раз всерьез угрожает Европе. Религиозный подъем, вдохновленный Мухаммедом в VII веке, подтолкнул арабов к десятилетиям территориальной экспансии. Ислам захватил весь Ближний Восток, прорвался с войсками мавров через Испанию и в 732 году пришел во Францию. Там его и остановили европейские силы. После того, как Карл Мартелл разгромил мавров при Пуатье, Европа начала ответное наступление. Процесс шел много веков и завершился в 1492 году изгнанием мавров из Испании.
Стоит задуматься, какая участь ждала бы западную цивилизацию, если бы мусульмане победили Карла Мартелла и овладели сердцем Европы. Продолжил бы Запад медленно продвигаться вперед сквозь так называемую Эпоху веры (термин Уилла Дюранта (Will Durant))? Наступили бы Ренессанс и Просвещение? Возникли бы капитализм и либеральная демократия? Увидел бы мир летящие контрфорсы готических соборов и картины голландских мастеров, победивших пространство и время с помощью света и тени? Появились бы грандиозная западная музыка, поэты-романтики, великие писатели? Что было бы с глобальной экспансией и со всеми теми триумфами человеческого духа и вершинами человеческого опыта, которые неотделимы от извечно сопровождающих человеческую историю насилий и притеснений?
Возможно, ответом на это будет: «Какая разница?» Сейчас в Европе так, по-видимому, думают многие. Однако это неподходящий ответ для здоровой и сильной цивилизации.
Спустя восемь веков после спасшей Европу победы Карла Мартелла великий османский правитель Сулейман Великолепный осадил Вену. Многие историки полагают, что он строил планы по захвату всей Европы. Захватив Балканы, османы в течение столетия продвигались вверх по Дунаю. Они успели завоевать центральную часть Венгрии и Трансильванию. Неудавшаяся попытка Сулеймана взять Вену в 1529 году стала пиком европейской экспансии турок, а после 1683 года и еще одной неудачной осады этого же города Османская империя начала медленно, но неотвратимо приходить в упадок. Окончательно она рухнула в Первую мировую войну.
Европейцы чувствовали последствия османских завоеваний веками. «Турки сокрушили Балканы, — писала Ребекка Уэст (Rebecca West) в своей знаменитой книге „Черный ягненок и серый сокол" („Black Lamb and Grey Falcon"). — Ущерб был так велик, что до сих пор не изгладился». Корни кровопролитных балканских войн 1990-х годов лежат в османских бесчинствах XIV века на европейской земле.
В наши дни иммиграция обсуждается в Европе и Америке в основном в экономическом аспекте. Людей волнует, хватит ли мигрантам школ, не станут ли они бременем для социального государства, не упадут ли зарплаты. Кто-то опасается, что приток иностранцев, лишенных ресурсов, породит волну преступности. Однако, на самом деле, речь в таких случаях всегда шла и продолжает идти о судьбах культуры.
По каким-то причинам западные элиты не хотят это понимать и предпочитают называть тех, кто так думает, экстремистами и расистами. Именно такой позиции, судя по тону и духу его статьи, придерживается и Адам Носситер. Однако в действительности Европа уже столкнулась, а Америка, скорее всего, столкнется через несколько лет с перворазрядным кризисом, и народы будут требовать от своих правительств его урегулировать. Именно в этом и заключается значимость Робера Менара и французского города Безье.
Роберт Мерри — пишущий редактор The National Interest, автор книг об истории и внешней политике Америки.