Американский советолог Анжела Стент о том, когда закончится конфликт на Украине и о роли США в нем
В РАНХиГС состоялась открытая лекция Анжелы Стент — директора Центра Евразии, России и Восточной Европы, профессора Джорджтаунского университета. Ранее она была советником по России в администрации президента Клинтона и до сих пор считается одним из крупнейших в Америке специалистов по России. «Лента.ру» публикует основные тезисы ее выступления.
Политика фрагментов
Сейчас отношения между Россией и США находятся на сложном этапе, возможно их текущее состояние — наихудшее, с тех пор как к власти пришел Михаил Горбачев. Этот новый раскол начался гораздо раньше, чем движение на Майдане в Киеве. В своей книге («Почему Америка и Россия не слышат друг друга?» — прим. «Ленты.ру») я описываю три попытки различных американских президентов улучшить отношения с Россией путем «перезагрузок» с целью найти более продуктивный формат сотрудничества с Россией. Эти попытки были предприняты Биллом Клинтоном, Джорджем Бушем-старшим и Бараком Обамой, и каждая из них провалилась в силу тех или иных обстоятельств. Я также считаю, что попытка «перезагрузки» была предпринята со стороны Владимира Путина, и после атак 11 сентября он был первым лидером иностранного государства, который позвонил Джорджу Бушу-младшему с выражением поддержки и соболезнования. Россия оказала США значительную поддержку осенью 2001-го во время первой фазы войны в Афганистане.
Но мне кажется, что проблема сложившейся тогда ситуации заключалась в том, что российская и американская стороны совершенно по-разному представляли суть этого партнерства. И сегодняшний кризис, на мой взгляд, обусловлен этими принципиальными расхождениями. Насколько я понимаю, с российской стороны были ожидания, что, поддерживая Соединенные Штаты в войне в Афганистане, Россия дождется от США ответного признания существования особой зоны интересов России на постсоветском пространстве. Америка же никогда не рассматривала ситуацию в таком ключе.
За 23 года двусторонних отношений между Россией и США мы постоянно наблюдали периоды сближения и расхождения. Нынешний раскол, на мой взгляд, начался в 2012 году. «Перезагрузка», которую провозгласила администрация президента Обамы, была во многом построена на личных симпатиях между Бараком Обамой и Дмитрием Медведевым. Они рассматривали друг друга как молодое поколение политиков и могли разрабатывать новые подходы в двусторонних отношениях. Можно сказать, что в США не понимали сути событий, происходивших тогда во внутренней политике России, но тем не менее с нашей стороны политика перезагрузки была основана именно на вышеупомянутой связи.
И впоследствии когда было объявлено о возвращении Путина в Кремль, когда в декабре 2011 года состоялись акции протеста на Болотной площади, когда российская сторона начала обвинять США в организации этих протестов, а США — жестко критиковать российскую внутреннюю политику, уже на уровне риторики началось резкое ухудшение отношений. Тем не менее в 2012 году администрация Обамы все еще предпринимала попытки согласовать новую повестку дня в отношении с Москвой, но не получила особенного отклика. В настоящее время внутри США по российскому вопросу преобладает жесткая риторика. В прошлом году президент Обама назвал следующие три основные угрозы безопасности США: лихорадка Эбола, действия России на Украине и «Исламское государство». В ответ в своей «валдайской речи» Владимир Путин заявил, что на США лежит ответственность за создание «Исламского государства», и что США поддерживают неонацистов по всему миру. С обеих сторон также можно слышать высказывания о важности ядерного оружия, иногда даже говорят о возможности его ограниченного применения, чего мы не слышали с брежневской эпохи, и даже тогда эти высказывания не были столь откровенными.
Важно понимать, что в предыдущие 25 лет отношения между США и Россией всегда как бы состояли из множества фрагментов. Были сферы, в которых мы радикально не соглашались друг с другом, но нам всегда удавалось организовать сотрудничество по другим важным вопросам, таким как нераспространение ядерного оружия, иранская проблема. Мы могли сотрудничать по одним вопросам, даже если расходились в других. Нынешний конфликт вокруг украинского вопроса, как мне представляется, нарушил эту систему и оставил множество людей в состоянии неопределенности. Поэтому мне кажется крайне важным для возобновления обсуждения этих многосторонних вопросов недавний визит Джона Кэрри в Сочи.
Отношения между США и Россией всегда были сложными, но я хотела бы поговорить о трех новых аспектах: Сноуден, Сирия и Украина.
Проблема Сноудена
Последний период резкого ухудшения отношений между США и Россией начался, когда президент Путин даровал политическое убежище Эдварду Сноудену. Очевидно, что если бы подобное произошло на территории США, мы бы сделали то же самое. Белый дом запросил высылки Сноудена на Родину, президент Путин отказался, и именно тогда президент Обама отменил двусторонний саммит, который должен был состояться летом 2013 года, и заявил, что в американо-российских отношениях требуется пауза.
Проблема Эдварда Сноудена не столько в том, что он получил политическое убежище, сколько в том, что все те «открытия», совершенные им, влияют на отношения США с их ключевыми союзниками, прежде всего с Германией. В начале речь шла о том, что АНБ прослушивает мобильный телефон канцлера Меркель. В последние две недели были опубликованы свидетельства, что Германия сама сотрудничала с АНБ в шпионаже за другими странами. Все это имеет большие последствия, и для внутренней политики Ангелы Меркель, и для США, где недавно был возобновлен «Патриотический акт», который разрешает АНБ прослушивать телефоны лиц, подозреваемых в терроризме, однако эти полномочия слегка меньше, чем были раньше. Поэтому проблема Сноудена, влияющая и на отношения с союзниками, и на внутреннюю американскую политику, — постоянный источник раздражения для Белого дома, и поэтому именно она похоронила в 2013 году новую повестку дня в американо-российских отношениях. Она сыграла большую роль в формировании личных антипатий двух президентов.
Проблема Сирии
Вопрос о Сирии принадлежит к тем многосторонним и многосоставным проблемам (как иранская ядерная программа), о которых я говорила ранее. Россия и США вынуждены сотрудничать по этому вопросу, если они стремятся к установлению мира в регионе. Если мы вернемся в 2013 год, то, с одной стороны, у нас есть проблема Сноудена, но в то же время именно в этот момент президент Путин предложил, что США и Россия должны совместно организовать ликвидацию сирийского химического оружия. И это произошло в тот момент, когда США начертили «красную линию» и ничего не предпринимали. США заявили, что вмешаются в конфликт в случае применения химического оружия, но не сделали этого. И эта инициатива была однозначно положительным шагом, химическое оружие было передано и по большей части уничтожено. У нас все еще есть вопросы о том, применяется ли химическое оружие в Сирии сейчас, но тогда определенная фаза кризиса была преодолена.
И сейчас в ходе визита Джона Кэрри в Сочи значительную долю обсуждений занимал именно сирийский вопрос. Огромную тревогу вызывает наступление «Исламского государства». Да, у нас есть разногласия относительно того, должен ли президент Асад сохранить власть, но все равно мы вынуждены работать вместе, если мы действительно хотим решить эту проблему. Другая проблема — вопрос об иранской ядерной программе, и не случайно на встречу в Сочи Джон Кэрри взял с собой нашего главного переговорщика по Ирану.
Проблема Украины
Вопрос об Украине, на мой взгляд, уходит своими корнями в начало и середину 1990-х годов. Прежде всего, США и РФ так и не смогли провести обстоятельный структурированный диалог относительно интересов друг друга на постсоветском пространстве. Я думаю, сейчас мы понимаем, в отличие от конца 1990-х, что тогда в 1990-е годы и США, и Европа не смогли создать евро-атлантическую архитектуру безопасности, в которой Россия была бы искренне заинтересована. Этого не получилось, западная сторона скажет вам, что она пыталась, Россия скажет, что нет, — истории отличаются, но результат очевиден. Мы вынуждены признать сейчас, что такой системы не было создано. И для России эти вопросы, включая события на Украине, являются жизненно важными, в то время как для США — нет. Сейчас главная проблема США — «Исламское государство» и угроза, которую ИГ создает всему Ближнему Востоку. У России же интересы другие.
До октября-ноября 2013 года администрация Обамы не особо интересовалась событиями на Украине, мы знали, что европейцы ведут переговоры относительно торгового соглашения, но в этом вопросе США явно отступили на второй план. Переломным моментом стал ноябрь-декабрь 2013 года, когда США открыто поддержали протестующих на Майдане. По ходу развития украинского кризиса политика США трансформировалась в «политику санкций».
США гораздо меньше вовлечены в дипломатическую политику вокруг украинского кризиса — эту часть США делегировали канцлеру Меркель. Также имеет место поддержка реформ на Украине, но при этом США выделили крайне ограниченные финансовые ресурсы, и даже сейчас в Штатах идут серьезные дебаты по вопросу о предоставлении Украине летального оборонительного вооружения. Конгресс принял постановление, что такая мера должна быть принята, в то время как Белый дом против этого решения, и мне кажется крайне маловероятным, что украинская армия получит эти вооружения. Другой характерной чертой украинского кризиса являются отсутствие контактов на высшем уровне между нашими странами и разрыв множества академических, военных и других контактов.
США вошли в период президентской избирательной кампании и внешняя политика, конечно, станет важным вопросом на предвыборных дебатах кандидатов. Но главным вопросом, повторюсь, будет ИГ. Республиканцы будут обвинять Обаму в провале американской политики в Ираке, демократы будут указывать, что первоначальная вина лежит на Иракской войне 2003 года, а сейчас проблема состоит в том, что иракская армия просто не хочет сражаться. Россия будет присутствовать скорее в риторике республиканцев, что Обама допустил украинский кризис. Хиллари Клинтон же будет вынуждена сохранять достаточно жесткую риторику, и я не думаю, что мы услышим слова о сотрудничестве или предложения о смягчении режима санкций.
Что может предложить Европа
Теперь поговорим о Европе. Мне кажется, одним из главных сюрпризов стало действительно тесное сотрудничество между США и ЕС по украинскому вопросу. До того как начался Майдан, политика ЕС, включая Германию, относительно России заключалась в том, что РФ, прежде всего, — сосед, важный сосед. Возможно, с ним иногда сложно договориться, но вы живете с ним вместе и вынуждены сотрудничать и улучшать отношения. Также за последние 20 лет сформировались экономические связи, не только в энергетике. Европа остается важнейшим торговым партнером России и сейчас.
Разумеется, внутри ЕС всегда существовали разногласия, однако, что интересно, сейчас мы наблюдаем определенную смену ролей. Раньше за более жесткую политику в адрес России всегда выступали восточноевропейские страны, а теперь мы видим умеренную позицию Венгрии и Словакии и Германию как важнейшего сторонника санкций против России.
Наконец, элементом европейской политики было «Восточное партнерство», созданное Карлом Бильдтом и Адамом Сикорски. Задумывалось оно как альтернатива членству в ЕС, и никто никогда не утверждал, что участникам «Восточного партнерства» будет предложено членство в ЕС. Но это партнерство исключало из своей работы Россию, и это, очевидно, было для страны проблемой. Более того, в подписанном с Украиной торговом соглашении действительно содержатся положения, осложняющие ее торговлю с Россией. Можно сейчас критиковать ЕС за то, каким именно образом шли эти переговоры, но США в них участие точно не принимали — это было дело ЕС. Прошедший недавно саммит в Риге продемонстрировал пределы программы «Восточного партнерства», даже сейчас ни Украина, ни Грузия не получили безвизового режима с Европой.
Большего всего пострадали от украинского кризиса, на мой взгляд, отношения между Германией и Россией. Ваши страны связаны особым образом, и тот факт, что во время празднования 70-летия Победы в Великой Отечественной войне Ангела Меркель, хотя и не присутствовала на военном параде, все же возложила цветы к Могиле Неизвестного Солдата, скорее свидетельствует об этом. С начала 1990-х годов у Германии была идея стратегического партнерства с Россией, партнерства в сфере модернизации. Сейчас из-за украинского кризиса германское общество крайне разделено. С одной стороны, существует партия «Зеленых», которая выступает с очень жесткой критикой российской внешней и внутренней политики. «Левые» настроены в пользу России. Внутри СДПГ и ХДС также существуют расколы относительно того, стоит ли продолжать сотрудничество с Россией.
Германия тем не менее выступает главным адвокатом антироссийских санкций. У Германии есть еще и такой элемент мотивации: экономическими санкциями против России она сдерживает США от поставки летального вооружения украинской армии. Но в целом, как мне кажется, немцы чувствуют себя сейчас разочарованными, так как из-за Украины под вопрос ставится целесообразность их восточной политики последних двадцати лет.
Украинский конфликт на долгие годы?
Теперь о вероятных сценариях будущего развития событий. Если мы будем исходить из того, что самым вероятным сценарием будет замороженный конфликт в Донбассе, то можно предположить, что боевые действия все же прекратятся. Минские соглашения вряд ли будут выполнены, в частности, крайне маловероятно, что к декабрю 2015 года Украина установит контроль над своей границей с Россией. Таким образом, мы имеем патовую ситуацию, а соответственно, может быть и «Минск-3», и «Минск-5». Чтобы понять, насколько долго это может затянуться, достаточно посмотреть на Приднестровье и Нагорный Карабах. Если это произойдет, то можно ожидать постепенного снятия европейских санкций, в то время как американские, скорее всего, останутся, так как наши страны не связаны так тесно экономически. Украине, по идее, тоже нужна передышка от военных действий для проведения внутренних реформ.
В случае если активная фаза конфликта возобновится, предсказать дальнейшее развитие событий крайне затруднительно. Я, честно, не знаю, что может произойти. США могут ввести новые санкции, в частности отключение России от SWIFT, в то же время ввести новые санкции крайне сложно для ЕС. Я не думаю, что у какого-нибудь серьезного европейского политика есть четкий план на случай резкой эскалации конфликта. Другой ужасный сценарий — непредвиденный инцидент в воздухе с участием гражданского самолета, что особенно напрягает в контексте полетов российских военных самолетов над Балтикой.
Если мы смотрим на совсем долгую перспективу в поисках реального решения фундаментальной проблемы, то тогда нам необходимо вернуться к переосмыслению евроатлантической системы безопасности. Мы знаем, что в 2008 году президент Медведев выступил с инициативой, но она далеко не продвинулась. Проблема в том, что Россия хочет получить эквивалент Ялтинского соглашения, когда Запад принял особую зону интереса России. Ирония в том, что ни ЕС, ни НАТО не собираются делать Украине предложение о вступлении, но с точки зрения России ей требуется какое-то четкое закрепление этой реальности. Или мы исходим из того, что политика 1990-х была целиком ошибочна и США надо пересмотреть политику в адрес России в том ключе, в каком она строит с Китаем — важной страной, которая, однако, не разделяет наших ценностей. Или же мы все же будет исходить из того, что мы — стратегические партнеры, но это разные истории.
Павел Щелин
Политика фрагментов
Сейчас отношения между Россией и США находятся на сложном этапе, возможно их текущее состояние — наихудшее, с тех пор как к власти пришел Михаил Горбачев. Этот новый раскол начался гораздо раньше, чем движение на Майдане в Киеве. В своей книге («Почему Америка и Россия не слышат друг друга?» — прим. «Ленты.ру») я описываю три попытки различных американских президентов улучшить отношения с Россией путем «перезагрузок» с целью найти более продуктивный формат сотрудничества с Россией. Эти попытки были предприняты Биллом Клинтоном, Джорджем Бушем-старшим и Бараком Обамой, и каждая из них провалилась в силу тех или иных обстоятельств. Я также считаю, что попытка «перезагрузки» была предпринята со стороны Владимира Путина, и после атак 11 сентября он был первым лидером иностранного государства, который позвонил Джорджу Бушу-младшему с выражением поддержки и соболезнования. Россия оказала США значительную поддержку осенью 2001-го во время первой фазы войны в Афганистане.
Но мне кажется, что проблема сложившейся тогда ситуации заключалась в том, что российская и американская стороны совершенно по-разному представляли суть этого партнерства. И сегодняшний кризис, на мой взгляд, обусловлен этими принципиальными расхождениями. Насколько я понимаю, с российской стороны были ожидания, что, поддерживая Соединенные Штаты в войне в Афганистане, Россия дождется от США ответного признания существования особой зоны интересов России на постсоветском пространстве. Америка же никогда не рассматривала ситуацию в таком ключе.
За 23 года двусторонних отношений между Россией и США мы постоянно наблюдали периоды сближения и расхождения. Нынешний раскол, на мой взгляд, начался в 2012 году. «Перезагрузка», которую провозгласила администрация президента Обамы, была во многом построена на личных симпатиях между Бараком Обамой и Дмитрием Медведевым. Они рассматривали друг друга как молодое поколение политиков и могли разрабатывать новые подходы в двусторонних отношениях. Можно сказать, что в США не понимали сути событий, происходивших тогда во внутренней политике России, но тем не менее с нашей стороны политика перезагрузки была основана именно на вышеупомянутой связи.
И впоследствии когда было объявлено о возвращении Путина в Кремль, когда в декабре 2011 года состоялись акции протеста на Болотной площади, когда российская сторона начала обвинять США в организации этих протестов, а США — жестко критиковать российскую внутреннюю политику, уже на уровне риторики началось резкое ухудшение отношений. Тем не менее в 2012 году администрация Обамы все еще предпринимала попытки согласовать новую повестку дня в отношении с Москвой, но не получила особенного отклика. В настоящее время внутри США по российскому вопросу преобладает жесткая риторика. В прошлом году президент Обама назвал следующие три основные угрозы безопасности США: лихорадка Эбола, действия России на Украине и «Исламское государство». В ответ в своей «валдайской речи» Владимир Путин заявил, что на США лежит ответственность за создание «Исламского государства», и что США поддерживают неонацистов по всему миру. С обеих сторон также можно слышать высказывания о важности ядерного оружия, иногда даже говорят о возможности его ограниченного применения, чего мы не слышали с брежневской эпохи, и даже тогда эти высказывания не были столь откровенными.
Важно понимать, что в предыдущие 25 лет отношения между США и Россией всегда как бы состояли из множества фрагментов. Были сферы, в которых мы радикально не соглашались друг с другом, но нам всегда удавалось организовать сотрудничество по другим важным вопросам, таким как нераспространение ядерного оружия, иранская проблема. Мы могли сотрудничать по одним вопросам, даже если расходились в других. Нынешний конфликт вокруг украинского вопроса, как мне представляется, нарушил эту систему и оставил множество людей в состоянии неопределенности. Поэтому мне кажется крайне важным для возобновления обсуждения этих многосторонних вопросов недавний визит Джона Кэрри в Сочи.
Отношения между США и Россией всегда были сложными, но я хотела бы поговорить о трех новых аспектах: Сноуден, Сирия и Украина.
Проблема Сноудена
Последний период резкого ухудшения отношений между США и Россией начался, когда президент Путин даровал политическое убежище Эдварду Сноудену. Очевидно, что если бы подобное произошло на территории США, мы бы сделали то же самое. Белый дом запросил высылки Сноудена на Родину, президент Путин отказался, и именно тогда президент Обама отменил двусторонний саммит, который должен был состояться летом 2013 года, и заявил, что в американо-российских отношениях требуется пауза.
Проблема Эдварда Сноудена не столько в том, что он получил политическое убежище, сколько в том, что все те «открытия», совершенные им, влияют на отношения США с их ключевыми союзниками, прежде всего с Германией. В начале речь шла о том, что АНБ прослушивает мобильный телефон канцлера Меркель. В последние две недели были опубликованы свидетельства, что Германия сама сотрудничала с АНБ в шпионаже за другими странами. Все это имеет большие последствия, и для внутренней политики Ангелы Меркель, и для США, где недавно был возобновлен «Патриотический акт», который разрешает АНБ прослушивать телефоны лиц, подозреваемых в терроризме, однако эти полномочия слегка меньше, чем были раньше. Поэтому проблема Сноудена, влияющая и на отношения с союзниками, и на внутреннюю американскую политику, — постоянный источник раздражения для Белого дома, и поэтому именно она похоронила в 2013 году новую повестку дня в американо-российских отношениях. Она сыграла большую роль в формировании личных антипатий двух президентов.
Проблема Сирии
Вопрос о Сирии принадлежит к тем многосторонним и многосоставным проблемам (как иранская ядерная программа), о которых я говорила ранее. Россия и США вынуждены сотрудничать по этому вопросу, если они стремятся к установлению мира в регионе. Если мы вернемся в 2013 год, то, с одной стороны, у нас есть проблема Сноудена, но в то же время именно в этот момент президент Путин предложил, что США и Россия должны совместно организовать ликвидацию сирийского химического оружия. И это произошло в тот момент, когда США начертили «красную линию» и ничего не предпринимали. США заявили, что вмешаются в конфликт в случае применения химического оружия, но не сделали этого. И эта инициатива была однозначно положительным шагом, химическое оружие было передано и по большей части уничтожено. У нас все еще есть вопросы о том, применяется ли химическое оружие в Сирии сейчас, но тогда определенная фаза кризиса была преодолена.
И сейчас в ходе визита Джона Кэрри в Сочи значительную долю обсуждений занимал именно сирийский вопрос. Огромную тревогу вызывает наступление «Исламского государства». Да, у нас есть разногласия относительно того, должен ли президент Асад сохранить власть, но все равно мы вынуждены работать вместе, если мы действительно хотим решить эту проблему. Другая проблема — вопрос об иранской ядерной программе, и не случайно на встречу в Сочи Джон Кэрри взял с собой нашего главного переговорщика по Ирану.
Проблема Украины
Вопрос об Украине, на мой взгляд, уходит своими корнями в начало и середину 1990-х годов. Прежде всего, США и РФ так и не смогли провести обстоятельный структурированный диалог относительно интересов друг друга на постсоветском пространстве. Я думаю, сейчас мы понимаем, в отличие от конца 1990-х, что тогда в 1990-е годы и США, и Европа не смогли создать евро-атлантическую архитектуру безопасности, в которой Россия была бы искренне заинтересована. Этого не получилось, западная сторона скажет вам, что она пыталась, Россия скажет, что нет, — истории отличаются, но результат очевиден. Мы вынуждены признать сейчас, что такой системы не было создано. И для России эти вопросы, включая события на Украине, являются жизненно важными, в то время как для США — нет. Сейчас главная проблема США — «Исламское государство» и угроза, которую ИГ создает всему Ближнему Востоку. У России же интересы другие.
До октября-ноября 2013 года администрация Обамы не особо интересовалась событиями на Украине, мы знали, что европейцы ведут переговоры относительно торгового соглашения, но в этом вопросе США явно отступили на второй план. Переломным моментом стал ноябрь-декабрь 2013 года, когда США открыто поддержали протестующих на Майдане. По ходу развития украинского кризиса политика США трансформировалась в «политику санкций».
США гораздо меньше вовлечены в дипломатическую политику вокруг украинского кризиса — эту часть США делегировали канцлеру Меркель. Также имеет место поддержка реформ на Украине, но при этом США выделили крайне ограниченные финансовые ресурсы, и даже сейчас в Штатах идут серьезные дебаты по вопросу о предоставлении Украине летального оборонительного вооружения. Конгресс принял постановление, что такая мера должна быть принята, в то время как Белый дом против этого решения, и мне кажется крайне маловероятным, что украинская армия получит эти вооружения. Другой характерной чертой украинского кризиса являются отсутствие контактов на высшем уровне между нашими странами и разрыв множества академических, военных и других контактов.
США вошли в период президентской избирательной кампании и внешняя политика, конечно, станет важным вопросом на предвыборных дебатах кандидатов. Но главным вопросом, повторюсь, будет ИГ. Республиканцы будут обвинять Обаму в провале американской политики в Ираке, демократы будут указывать, что первоначальная вина лежит на Иракской войне 2003 года, а сейчас проблема состоит в том, что иракская армия просто не хочет сражаться. Россия будет присутствовать скорее в риторике республиканцев, что Обама допустил украинский кризис. Хиллари Клинтон же будет вынуждена сохранять достаточно жесткую риторику, и я не думаю, что мы услышим слова о сотрудничестве или предложения о смягчении режима санкций.
Что может предложить Европа
Теперь поговорим о Европе. Мне кажется, одним из главных сюрпризов стало действительно тесное сотрудничество между США и ЕС по украинскому вопросу. До того как начался Майдан, политика ЕС, включая Германию, относительно России заключалась в том, что РФ, прежде всего, — сосед, важный сосед. Возможно, с ним иногда сложно договориться, но вы живете с ним вместе и вынуждены сотрудничать и улучшать отношения. Также за последние 20 лет сформировались экономические связи, не только в энергетике. Европа остается важнейшим торговым партнером России и сейчас.
Разумеется, внутри ЕС всегда существовали разногласия, однако, что интересно, сейчас мы наблюдаем определенную смену ролей. Раньше за более жесткую политику в адрес России всегда выступали восточноевропейские страны, а теперь мы видим умеренную позицию Венгрии и Словакии и Германию как важнейшего сторонника санкций против России.
Наконец, элементом европейской политики было «Восточное партнерство», созданное Карлом Бильдтом и Адамом Сикорски. Задумывалось оно как альтернатива членству в ЕС, и никто никогда не утверждал, что участникам «Восточного партнерства» будет предложено членство в ЕС. Но это партнерство исключало из своей работы Россию, и это, очевидно, было для страны проблемой. Более того, в подписанном с Украиной торговом соглашении действительно содержатся положения, осложняющие ее торговлю с Россией. Можно сейчас критиковать ЕС за то, каким именно образом шли эти переговоры, но США в них участие точно не принимали — это было дело ЕС. Прошедший недавно саммит в Риге продемонстрировал пределы программы «Восточного партнерства», даже сейчас ни Украина, ни Грузия не получили безвизового режима с Европой.
Большего всего пострадали от украинского кризиса, на мой взгляд, отношения между Германией и Россией. Ваши страны связаны особым образом, и тот факт, что во время празднования 70-летия Победы в Великой Отечественной войне Ангела Меркель, хотя и не присутствовала на военном параде, все же возложила цветы к Могиле Неизвестного Солдата, скорее свидетельствует об этом. С начала 1990-х годов у Германии была идея стратегического партнерства с Россией, партнерства в сфере модернизации. Сейчас из-за украинского кризиса германское общество крайне разделено. С одной стороны, существует партия «Зеленых», которая выступает с очень жесткой критикой российской внешней и внутренней политики. «Левые» настроены в пользу России. Внутри СДПГ и ХДС также существуют расколы относительно того, стоит ли продолжать сотрудничество с Россией.
Германия тем не менее выступает главным адвокатом антироссийских санкций. У Германии есть еще и такой элемент мотивации: экономическими санкциями против России она сдерживает США от поставки летального вооружения украинской армии. Но в целом, как мне кажется, немцы чувствуют себя сейчас разочарованными, так как из-за Украины под вопрос ставится целесообразность их восточной политики последних двадцати лет.
Украинский конфликт на долгие годы?
Теперь о вероятных сценариях будущего развития событий. Если мы будем исходить из того, что самым вероятным сценарием будет замороженный конфликт в Донбассе, то можно предположить, что боевые действия все же прекратятся. Минские соглашения вряд ли будут выполнены, в частности, крайне маловероятно, что к декабрю 2015 года Украина установит контроль над своей границей с Россией. Таким образом, мы имеем патовую ситуацию, а соответственно, может быть и «Минск-3», и «Минск-5». Чтобы понять, насколько долго это может затянуться, достаточно посмотреть на Приднестровье и Нагорный Карабах. Если это произойдет, то можно ожидать постепенного снятия европейских санкций, в то время как американские, скорее всего, останутся, так как наши страны не связаны так тесно экономически. Украине, по идее, тоже нужна передышка от военных действий для проведения внутренних реформ.
В случае если активная фаза конфликта возобновится, предсказать дальнейшее развитие событий крайне затруднительно. Я, честно, не знаю, что может произойти. США могут ввести новые санкции, в частности отключение России от SWIFT, в то же время ввести новые санкции крайне сложно для ЕС. Я не думаю, что у какого-нибудь серьезного европейского политика есть четкий план на случай резкой эскалации конфликта. Другой ужасный сценарий — непредвиденный инцидент в воздухе с участием гражданского самолета, что особенно напрягает в контексте полетов российских военных самолетов над Балтикой.
Если мы смотрим на совсем долгую перспективу в поисках реального решения фундаментальной проблемы, то тогда нам необходимо вернуться к переосмыслению евроатлантической системы безопасности. Мы знаем, что в 2008 году президент Медведев выступил с инициативой, но она далеко не продвинулась. Проблема в том, что Россия хочет получить эквивалент Ялтинского соглашения, когда Запад принял особую зону интереса России. Ирония в том, что ни ЕС, ни НАТО не собираются делать Украине предложение о вступлении, но с точки зрения России ей требуется какое-то четкое закрепление этой реальности. Или мы исходим из того, что политика 1990-х была целиком ошибочна и США надо пересмотреть политику в адрес России в том ключе, в каком она строит с Китаем — важной страной, которая, однако, не разделяет наших ценностей. Или же мы все же будет исходить из того, что мы — стратегические партнеры, но это разные истории.
Павел Щелин