"Человек с большой стройки"- журнал "Эксперт" о первом директоре Магнитке Авраамии Завенягине
Летом 1942 года агент советской разведки в Лондоне Джон Кернкросс сообщил об англо-американском проекте «Трубные сплавы» — этим кодовым наименованием обозначалась программа создания атомной бомбы (правда, потом американцы, уже без англичан, начали свой собственный «Манхэттенский проект»). Шифровка из Лондона дала старт советской атомной программе. 28 сентября 1942 года вышло распоряжение ГКО № 2352сс «Об организации работ по урану». Тогда же определилась главная проблема — в СССР практически не было урана. Единственный в стране экспериментальный Табошарский завод в Таджикистане, пущенный в 1935 году, потребности атомного проекта удовлетворить заведомо не мог. При этом геологическая служба страны располагала самыми скудными сведениями о месторождениях урановых руд в СССР. А ведь предстояло не только найти эти месторождения, но и научиться получать металлический уран. Решение этих задач Сталин возложил на своего лучшего специалиста по строительству горнометаллургических комбинатов — Авраамия Завенягина.
В 1943 году в системе Главного управления лагерей НКВД было организовано Специальное (девятое) управление, руководителем которого стал Авраамий Павлович. На «девятку» были возложены задачи разведки урановых месторождений, добычи и переработки урановых руд, строительства и эксплуатации рудников, обогатительных фабрик, заводов по переработке урановых руд и концентратов, а также разработки технологии получения из них металлического урана.
Уже к концу года поиски урана в Средней Азии, Казахстане, Сибири, на Дальнем Востоке, Алтае, Кавказе, Урале вело около 320 геологических партий, подчиненных НКВД. На Табошарском месторождении началось строительство четырех новых рудников и двух опытных металлургических заводов. Результаты работы завенягинского управления в августе 1945 года зафиксировал Игорь Курчатов в отчете Сталину: «В последнее время геологоразведкой уран обнаружен в сланцах Эстонской ССР и Ленинградской области, в Норильске… В настоящее время разведанные запасы урана в СССР по всем категориям составляют 300 тонн».
Завенягин в это время уже занимался организацией строительства Восточного горнообогатительного комбината (в Желтых Водах на Украине), добычи урана на Иссык-Кульских месторождениях, производства урана из криворожских железных руд. «Благодаря Завенягину, исключительно деловому и талантливому организатору, освоение атомного сырья пошло бешеными темпами», — вспоминал позже заведующий урановым сектором Всесоюзного института минерального сырья (ВИМС) Михаил Альтгаузен.
Теперь нужно было решать следующую задачу — наладить производство металлического урана. Первый слиток, около килограмма весом, был получен в декабре 1944 года в Государственном институте редких металлов, который фактически подчинялся Завенягину. Для промышленного производства радиоактивного металла было решено перепрофилировать Ногинский завод № 12 Наркомата боеприпасов (сегодня — Электростальский машиностроительный завод). При этом правительство разрешило производить запланированные строительно-монтажные работы без рабочих чертежей, руководствуясь эскизами и указаниями проектантов на месте, но под личную ответственность Завенягина. К концу 1945 года завод выпустил первые 137 килограммов металлического урана. Можно было приступать к строительству первого отечественного атомного реактора.
Завенягин тем временем «между делом» спасает из ГУЛАГа группу специалистов. В начале 1946 года он направляет Сталину и Берии письмо с просьбой разрешить «для форсирования работ по продуктам атомного распада привлечение специалистов-заключенных Н. В. Тимофеева-Ресовского, С. А. Вознесенского, С. Р. Царапкина, Я. М. Фишмана, Б. В. Кирьяна и других». Отец советской генетики Николай Тимофеев-Ресовский, который к моменту перевода из лагеря в Челябинск-70 (Снежинск) был при смерти от голода, позже так описывал работу под началом Завенягина: «Жили мы как у Христа за пазухой. Прекрасная лаборатория. Прекрасный санаторий…» В секретном Челябинске-70 Завенягин опять пытается строить город своей мечты: коттеджи для специалистов, а для рядовых работников — нормальные дома вместо бараков, а еще баня, ясли, детский сад, школа… И параллельно курирует проектирование и строительство завода № 814 (Свердловск-45) для магнитного разделения изотопов урана; комбината № 815 (Красноярск-26), где строится самый мощный реактор для наработки оружейного плутония; комбината № 816 (Томск-7), где планируется производство высокообогащенного урана и оружейного плутония.
В июне 1948 года на Урале, в Челябинске-40 (Озерск), заработал первый промышленный атомный реактор. Однако уже к концу года обнаружилась проблема — из-за активной коррозии началось разрушение труб, охлаждающих реактор, и расплавление алюминиевых стенок технологических каналов. Курчатов сообщил о проблеме в Москву, Берии, тот распорядился: «Реактор не останавливать, к вам вылетает Завенягин».
Картина, открывшаяся Завенягину, была ясной: забившую канал пробку из расплавившегося, а потом застывшего алюминия необходимо высверливать. Понятно и то, что при этом облучения рабочих не избежать, тем более что реактор не заглушен. Но выбора нет. Поэтому генерал НКВД Завенягин берет стул, ставит его в нескольких шагах от работающего реактора и усаживается, готовясь наблюдать за работой. Рядом с ним устраивается генерал-майор инженерной службы Борис Музруков, директор Озерского комбината (сейчас — ПО «Маяк»).
Психологический расчет оказывается точным: рабочие, видя, что генералы сидят рядом, приступили к работе. Главный дозиметрист объекта Борис Дубовский попросил генералов отойти подальше от активной зоны, но услышал в ответ: «Видишь, как люди работают в самом пекле. Нечего на нас навешивать дозиметры, нечего заниматься ерундой…» На следующий день Завенягин с Музруковым опять находились на том же месте. Дубовский попросил генералов хотя бы не сидеть рядом с реактором в повседневной одежде. «Ничего со мной не случится», — ответил Завенягин. Не выдержав, главный дозиметрист пожаловался на непослушных генералов самому Курчатову: «Какой пример они подают рабочим!» Игорь Васильевич решил использовать против нарушителей тяжелую артиллерию: он предоставил дозиметристу свою служебную машину и приказал сделать замер радиоактивного фона в квартире Музрукова. Уровень радиоактивности превышал норму в десятки раз. Дубовский показывал супруге директора комбината на зашкаливающий счетчик и приговаривал: «Все потому, что не переодевается Борис Глебович, в личной одежде и обуви заходит прямо на "пятачок"».
Разгневанная женщина попросила отвезти ее сию же минуту туда, где находился в этот момент ее супруг. Курчатов приказал пропустить ее в здание и проводить прямо в центральный зал, где она и устроила непослушным генералам грандиозную выволочку. На следующий день Музруков и Завенягин сидели около реактора как положено: поверх шинелей накинуты халаты, на сапогах — калоши.
Злополучный канал рассверливали шесть дней, все это время Авраамий Павлович сидел рядом с работающими ремонтниками и только после полной ликвидации аварии вернулся в Москву.
Потом в жизни Завенягина были и первый плутоний, и первая атомная бомба, и первый в мире энергетический атомный реактор. И начало строительства первого в мире атомного ледокола. А еще Завенягина, бывшего начальника Норильлага, являвшегося заместителем наркома внутренних дел на протяжении двенадцати лет, в 1956 году избрали членом ЦК на XX партсъезде, посвященном разоблачению культа личности Сталина.
Умер Авраамий Павлович в последний день 1956 года. По официальной версии — от сердечного приступа, по неофициальной — от лучевой болезни. Через несколько дней его жена Вера получила письмо.
Заказное. Супруге А. П. Завенягина
Обратный адрес: Алтайский край, Алейский р-н. Уржумский с/с, деревня Крутиха, колхоз им. Чкалова. Рудольф Ольга Александровна.
Надпись сбоку: «Прошу почту обязательно доставить это письмо».
«Товарищ Завенягина, мы с моим сыном услыхали по радио, что супруг Ваш, Авраамий Павлович Завенягин, умер. Сын мой и я горько плакали, плакали так, как плачут о самых дорогих и милых сердцу родных. Мой единственный сын Лев Константинович Рудольф отбывал 10 лет срока и одиннадцатый год по "особому распоряжению" в г. Норильске от 1939 г. до 1947 г., где был начальником комбината Авраамий Павлович в то время. Ваш муж Авраамий Павлович спасал тысячи заключенных, он чувствовал человеческие сердца, он знал и отличал хороших людей среди измученных людей, он взглянет так на измученного, истерзанного человека, что человек забывал свое горе, принимался работать и верить в то, что вернется домой. Авраамий Павлович внушал эту светлую веру многим, и моему сыну тоже. Только благодаря Вашему мужу жив и вернулся мой Лева. Я умоляю Вас, моя родная, пришлите нам в колхоз фотографию Авраамия Павловича. Авраамий Павлович жил для людей, для него не было почетных и отверженных, были просто люди. Мы не писали никогда Авраамию Павловичу, боялись затруднять его и, может быть, боялись, что он подумает: что же я еще не сделал? А сейчас, когда Ваш муж умер, мы говорим Вам, что любили Вашего супруга и будем хранить прекрасный образ его до конца дней своих. Мы ждем фотографию Авраамия Павловича. Мы будем смотреть на своего спасителя, а я, 70-летняя старуха, посмотрю на него так, как на портрет моего старшего умершего сына. Я очень хочу, чтобы это письмо дошло до Вас, чтобы Вы знали, что на свете есть люди, благословляющие память дорогого Авраамия Павловича и любящие его и все, что касается его.
Простите за письмо матери, но у Вас есть дети, и Вы поймете меня. Любящая Вас и благодарная
Ольга Рудольф и ее сын Лева.
Простите. Спасибо, спасибо».
В 1943 году в системе Главного управления лагерей НКВД было организовано Специальное (девятое) управление, руководителем которого стал Авраамий Павлович. На «девятку» были возложены задачи разведки урановых месторождений, добычи и переработки урановых руд, строительства и эксплуатации рудников, обогатительных фабрик, заводов по переработке урановых руд и концентратов, а также разработки технологии получения из них металлического урана.
Уже к концу года поиски урана в Средней Азии, Казахстане, Сибири, на Дальнем Востоке, Алтае, Кавказе, Урале вело около 320 геологических партий, подчиненных НКВД. На Табошарском месторождении началось строительство четырех новых рудников и двух опытных металлургических заводов. Результаты работы завенягинского управления в августе 1945 года зафиксировал Игорь Курчатов в отчете Сталину: «В последнее время геологоразведкой уран обнаружен в сланцах Эстонской ССР и Ленинградской области, в Норильске… В настоящее время разведанные запасы урана в СССР по всем категориям составляют 300 тонн».
Завенягин в это время уже занимался организацией строительства Восточного горнообогатительного комбината (в Желтых Водах на Украине), добычи урана на Иссык-Кульских месторождениях, производства урана из криворожских железных руд. «Благодаря Завенягину, исключительно деловому и талантливому организатору, освоение атомного сырья пошло бешеными темпами», — вспоминал позже заведующий урановым сектором Всесоюзного института минерального сырья (ВИМС) Михаил Альтгаузен.
Теперь нужно было решать следующую задачу — наладить производство металлического урана. Первый слиток, около килограмма весом, был получен в декабре 1944 года в Государственном институте редких металлов, который фактически подчинялся Завенягину. Для промышленного производства радиоактивного металла было решено перепрофилировать Ногинский завод № 12 Наркомата боеприпасов (сегодня — Электростальский машиностроительный завод). При этом правительство разрешило производить запланированные строительно-монтажные работы без рабочих чертежей, руководствуясь эскизами и указаниями проектантов на месте, но под личную ответственность Завенягина. К концу 1945 года завод выпустил первые 137 килограммов металлического урана. Можно было приступать к строительству первого отечественного атомного реактора.
Завенягин тем временем «между делом» спасает из ГУЛАГа группу специалистов. В начале 1946 года он направляет Сталину и Берии письмо с просьбой разрешить «для форсирования работ по продуктам атомного распада привлечение специалистов-заключенных Н. В. Тимофеева-Ресовского, С. А. Вознесенского, С. Р. Царапкина, Я. М. Фишмана, Б. В. Кирьяна и других». Отец советской генетики Николай Тимофеев-Ресовский, который к моменту перевода из лагеря в Челябинск-70 (Снежинск) был при смерти от голода, позже так описывал работу под началом Завенягина: «Жили мы как у Христа за пазухой. Прекрасная лаборатория. Прекрасный санаторий…» В секретном Челябинске-70 Завенягин опять пытается строить город своей мечты: коттеджи для специалистов, а для рядовых работников — нормальные дома вместо бараков, а еще баня, ясли, детский сад, школа… И параллельно курирует проектирование и строительство завода № 814 (Свердловск-45) для магнитного разделения изотопов урана; комбината № 815 (Красноярск-26), где строится самый мощный реактор для наработки оружейного плутония; комбината № 816 (Томск-7), где планируется производство высокообогащенного урана и оружейного плутония.
В июне 1948 года на Урале, в Челябинске-40 (Озерск), заработал первый промышленный атомный реактор. Однако уже к концу года обнаружилась проблема — из-за активной коррозии началось разрушение труб, охлаждающих реактор, и расплавление алюминиевых стенок технологических каналов. Курчатов сообщил о проблеме в Москву, Берии, тот распорядился: «Реактор не останавливать, к вам вылетает Завенягин».
Картина, открывшаяся Завенягину, была ясной: забившую канал пробку из расплавившегося, а потом застывшего алюминия необходимо высверливать. Понятно и то, что при этом облучения рабочих не избежать, тем более что реактор не заглушен. Но выбора нет. Поэтому генерал НКВД Завенягин берет стул, ставит его в нескольких шагах от работающего реактора и усаживается, готовясь наблюдать за работой. Рядом с ним устраивается генерал-майор инженерной службы Борис Музруков, директор Озерского комбината (сейчас — ПО «Маяк»).
Психологический расчет оказывается точным: рабочие, видя, что генералы сидят рядом, приступили к работе. Главный дозиметрист объекта Борис Дубовский попросил генералов отойти подальше от активной зоны, но услышал в ответ: «Видишь, как люди работают в самом пекле. Нечего на нас навешивать дозиметры, нечего заниматься ерундой…» На следующий день Завенягин с Музруковым опять находились на том же месте. Дубовский попросил генералов хотя бы не сидеть рядом с реактором в повседневной одежде. «Ничего со мной не случится», — ответил Завенягин. Не выдержав, главный дозиметрист пожаловался на непослушных генералов самому Курчатову: «Какой пример они подают рабочим!» Игорь Васильевич решил использовать против нарушителей тяжелую артиллерию: он предоставил дозиметристу свою служебную машину и приказал сделать замер радиоактивного фона в квартире Музрукова. Уровень радиоактивности превышал норму в десятки раз. Дубовский показывал супруге директора комбината на зашкаливающий счетчик и приговаривал: «Все потому, что не переодевается Борис Глебович, в личной одежде и обуви заходит прямо на "пятачок"».
Разгневанная женщина попросила отвезти ее сию же минуту туда, где находился в этот момент ее супруг. Курчатов приказал пропустить ее в здание и проводить прямо в центральный зал, где она и устроила непослушным генералам грандиозную выволочку. На следующий день Музруков и Завенягин сидели около реактора как положено: поверх шинелей накинуты халаты, на сапогах — калоши.
Злополучный канал рассверливали шесть дней, все это время Авраамий Павлович сидел рядом с работающими ремонтниками и только после полной ликвидации аварии вернулся в Москву.
Потом в жизни Завенягина были и первый плутоний, и первая атомная бомба, и первый в мире энергетический атомный реактор. И начало строительства первого в мире атомного ледокола. А еще Завенягина, бывшего начальника Норильлага, являвшегося заместителем наркома внутренних дел на протяжении двенадцати лет, в 1956 году избрали членом ЦК на XX партсъезде, посвященном разоблачению культа личности Сталина.
Умер Авраамий Павлович в последний день 1956 года. По официальной версии — от сердечного приступа, по неофициальной — от лучевой болезни. Через несколько дней его жена Вера получила письмо.
Заказное. Супруге А. П. Завенягина
Обратный адрес: Алтайский край, Алейский р-н. Уржумский с/с, деревня Крутиха, колхоз им. Чкалова. Рудольф Ольга Александровна.
Надпись сбоку: «Прошу почту обязательно доставить это письмо».
«Товарищ Завенягина, мы с моим сыном услыхали по радио, что супруг Ваш, Авраамий Павлович Завенягин, умер. Сын мой и я горько плакали, плакали так, как плачут о самых дорогих и милых сердцу родных. Мой единственный сын Лев Константинович Рудольф отбывал 10 лет срока и одиннадцатый год по "особому распоряжению" в г. Норильске от 1939 г. до 1947 г., где был начальником комбината Авраамий Павлович в то время. Ваш муж Авраамий Павлович спасал тысячи заключенных, он чувствовал человеческие сердца, он знал и отличал хороших людей среди измученных людей, он взглянет так на измученного, истерзанного человека, что человек забывал свое горе, принимался работать и верить в то, что вернется домой. Авраамий Павлович внушал эту светлую веру многим, и моему сыну тоже. Только благодаря Вашему мужу жив и вернулся мой Лева. Я умоляю Вас, моя родная, пришлите нам в колхоз фотографию Авраамия Павловича. Авраамий Павлович жил для людей, для него не было почетных и отверженных, были просто люди. Мы не писали никогда Авраамию Павловичу, боялись затруднять его и, может быть, боялись, что он подумает: что же я еще не сделал? А сейчас, когда Ваш муж умер, мы говорим Вам, что любили Вашего супруга и будем хранить прекрасный образ его до конца дней своих. Мы ждем фотографию Авраамия Павловича. Мы будем смотреть на своего спасителя, а я, 70-летняя старуха, посмотрю на него так, как на портрет моего старшего умершего сына. Я очень хочу, чтобы это письмо дошло до Вас, чтобы Вы знали, что на свете есть люди, благословляющие память дорогого Авраамия Павловича и любящие его и все, что касается его.
Простите за письмо матери, но у Вас есть дети, и Вы поймете меня. Любящая Вас и благодарная
Ольга Рудольф и ее сын Лева.
Простите. Спасибо, спасибо».